Русский переплет - литературный интернет-журнал

Антисоветская и анисталинская мифология √ факт эпохи┘ в той ситуации, в которой мы живём, не мифы нужны. Нужна реальность, трезвость ума нужна, а не слепая вера.

Кургинян.

Я┘

(Опять это ╚я╩, лишающее сочинение научности в её современном состоянии, которое игнорирует пока тот факт, что: ╚Художественное произведение существует только в сознании человека ≈ создателя или интерпретатора текста╩, - как написал Матюшкин)

Я получил как бы любящую затрещину от Владимова.

Когда-то (в 1980-м, см. тут) я что написал про Владимова? √ ╚┘я инстинктивно испугался, когда по какому-то из западных радиоголосов услышал о каком-то диссиденте Владимове, сбежавшем на Запад. Это должен быть другой Владимов. Было бы слишком ужасно, если бы от нас убегали такие люди, как автор ⌠Трех минут молчания■╩.

Теперь, прочтя рассказ ╚Не обращайте вниманья, маэстро╩ (1982), - написанный Владимовым за год до эмиграции (1983), - я почувствовал, что писатель протелепал мой испуг 1980-го года. И ответил.

Ещё один заход со стороны научности, помня о затрещине.

Совсем недавно (см. тут) я сделал открытие (ну не будем здесь придираться, что оно пока не признано), что политическая левизна состоит в самоограничении, недостижительности и т.п. Сделал я это открытие под хороший аккомпанемент его научности, который в общем виде звучит так: ╚┘научная честность требует постоянно стремиться к такому эксперименту, чтобы, в случае противоречия между его результатом и проверяемой теорией, последняя была отброшена╩ (Поппер). Я целых три таких эксперимента произвёл в рамках статьи с открытием. Три фальсификатора теории левизны обнаружил. Плохо только, что все три эксперимента теорию поддержали, и не осталось ни одного потенциального. То есть такого, по которому я проверку ещё не сделал, ибо пока не смог, зато теория осталась под дамокловым мечом, что вот-вот будет опровергнута. Меча нет. Зато есть надежда на другой критерий научности: способность теории ╚обеспечивать получение нового эмпирического знания╩ (Лакатос). Я надеюсь ниже с её, теории левизны, помощью понять непонятное у Владимова.

Как-то получилось, что я всё больше произведения не реализма объясняю своему читателю. Наверно, реалистические кажутся мне понятными ему и без меня. А не зря ли так кажется?

Вот я читаю:

╚- Ку-ку, - сказал мне первый, кто вошёл, с расплющенным носом, приблизив ко мне лицо и совершенно беззвучно, как будто и не сказал, а мысль передал внушением. √ Дай же пройти, лопух.

- Простите, пожа┘ - успел я вымолвить, прежде чем его рука, деревянной твёрдости, запечатала мне рот╩.

Я восхитился этой рукой ╚деревянной твёрдости╩. Сразу чувствуется, что этот милиционер - мастер своего дела. У него ж тренированы все мышцы, раз у него такой твёрдости рука. Да и умение говорить беззвучно очень годится, когда подкрадываются к преступнику (а здесь именно такая сцена). И юмор (╚Ку-ку╩) очень неплохо смотрится, когда можно ж и пулю в лоб через несколько секунд получить. И даже ╚расплющенным носом╩ этот милиционер вызывает какое-то обаяние: в драке, наверно, ему расплющили; значит, умеет драться этот милиционер, раз не отступился от профессии, в которой очень вероятно схлопотать по лицу.

Автор явно любит своего персонажа.

А это автор, у которого с милицией могли ассоциироваться неприятности, раз он в середине 60-х написал повесть о гулаговских охранниках, раз в 75-м её отправил на Запад, раз в 77-м исключён из Союза писателей, а в год написания рассказа, может, уже и суд ему угрожал, от которого он через год удрал за границу.

Ну, так как объяснить любовное описание таким автором милиционера?

Он и другого милиционера с любовью описывает:

╚Майор поглядел на него с уважением и стал вникать [в план квартиры людей, пожаловавшихся, вот, на бандитов засевших в их квартире под видом кагэбэшников, наблюдающих за ╚врагом народа╩, живущим в доме напротив]:

- Так. Эта панель у вас сплошная. А вот эта дверь √ к себе открывается или от себя? Ручка √ справа или же слева?

Убей меня Бог, чтоб я всё это помнил. Но папа отвечал уверенно:

- От себя, ручка √ справа.

- Хорошо, - майор даже повеселел. √ Теперь учтите. Оно, конечно, следовало бы удалить лишних людей из зоны операции, тем более √ пожилых, со всякими там функциональными расстройствами, поскольку возможна перестрелка. Но с точки зрения оперативной √ лучше, чтобы эти люди оставались в квартире.

- Станьте, пожалуйста, на оперативную точку зрения, сказал папа, бледнея, но твёрдо.

- Я понимаю, вы люди┘ скажем, робкие. Но я попрошу вас √ усильтесь.

- Мы усилимся, - обещал папа. Можете на нас всецело рассчитывать.

- Тогда √ где вам лучше укрыться. Бетонную панель пуля не пробивает, но не исключены рикошеты. Иногда √ двойные, тройные. Вот в этом уголочке, - он показал на плане, - опасность наименьшая.

- У нас тут как раз стоит диванчик.

- И прекрасно, что стоит. Хозяйка пускай приляжет, как будто ей нездоровится. И будете вести громкий разговор┘╩.

Очень же дельный этот майор. Своих людей под пули пускать не хочет. А надо ж, чтоб дверь кто-то милиции открыл. Лучше всего √ хозяева. И надо ж и их от пуль оградить.

Если он не нарушил инструкций, не удаляя ╚лишних людей из зоны операции╩, то он молодец. И автор не преминул об этом подробно расписать.

Зачем?

Затем же, зачем он превратил плохого кагэбэшника в хорошего в самом конце рассказа.

Сначала смотрим, какой он плохой:

╚Появился ещё долговязый √ помоложе, с утомлённым лицом и рыбьими неподвижными глазами┘╩.

Непрошеные гости. Ясно, что нехорошее впечатление.

╚Долговязый прикрыл спокойно дверь и проверил два раз, как действует замок╩.

Во, ещё и бесцеремонность какая.

╚Долговязый надвинулся на меня, спрашивая своим замораживающим взглядом, долго ли я ещё буду не понимать, в чём дело╩.

Чушь же какая-то: пришли незнакомые, телепатии нет, а ведут себя, будто договорено о приходе.

╚Одну руку ему, как я успел заметить, оттягивала толстая, чёрной кожи, сумка, в другой как будто ничего не было, но мне вспомнились увлекательные фильмы, где бьют ребром ладони пониже уха, и в этом месте у меня сильно заныло╩.

Ассоциация с бандитами энкавэдэшниками сталинскими. И кто их знает, перевоспиталась ли после расстрела Берии и разоблачения культа личности Сталина вся масса кагэбэшников?..

Сразу вспомнилось, как я не верил, что Владимов удрал за границу, и как потом пришлось этому поверить. И подумалось теперь: ну да; он стал антисоветчик, раз удрал; и такому естественно очернять КГБ √ бандитские, мол, ухватки.

И дальше идёт впечатление о бандитизме КГБ по нарастающей. Причём о низменном, так сказать, бандитизме, интересующемся материальными ценностями.

╚В заказах икра сегодня красненькая, четыре банки взял┘╩.

Поскольку все трое, в общем, одинакового морального облика, я буду цитировать не только долговязого.

╚Сегодня ветчина югославская, ты б тоже взял┘╩.

╚- Сапожки немодные у неё [у Беллы Ахмадулиной], - вставляла моя дама тоном сожаления, но отчасти и превосходства. √ Наши таких уже сто лет не носят. И шапочка √ старенькая.

- Так ведь когда у неё Париж-то был! Пять лет назад [Стала невыездной]╩.

Считают деньги в чужом кармане:

╚Если мы [враг народа] тогда [за предыдущую рукопись книги] на аванс в две тысячи фунтов согласились, так теперь и с четырьмя спешить не будем. И со Штатами поторгуемся! Хотя они и так хорошо отвалили, а можно и больше с них содрать. √ Слышалась искренняя гордость возросшим талантом наблюдаемого и затем √ вздох почти горестный. √ Да┘ И почему это я романы не пишу?╩.

Прикидывают, как перехватить передаваемую за границу рукопись:

╚- Бельгиец┘ Его на иконах надо подловить╩.

А вот в кого долговязый превратился в конце:

╚Мама, с закрытыми глазами, сидела на диванчике и, прижав ладони к вискам, раскачивалась из стороны в сторону.

- Боже мой, - говорила она, едва не плача. √ Ну можно ли так унижать людей! Какие б они ни были┘ [КГБ-шникам же досталось от милиции, пришедшей по доносу, что это бандиты]

. . . . . . . . . .

- Ну, что вы так, Анна Рувимовна, - протянул он миролюбиво, усмехаясь одной щекой, похоже, что смущённо. √ Зачем вы на нас так [донесшие расхрабрились, глядя как их бьют]... злобствуете? Это мы на вас должны обидеться, натерпелись √ не дай Бог┘

┘Что вы думаете, спросил Коля, мы вашему соседу зла желаем? Охота нам его посадить? Или выдворить в эмиграцию? Если б вы знали, как нам этого не хочется. Мы тоже немножко соображаем, кто чего значит для России┘

┘Да по-человечески-то мы понимаем, что лучше бы ему здесь печататься. И нам бы меньше было мороки. Но нельзя! Идеология!...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Скажите, Константин Дмитриевич┘ кажется так вас величать, я слышала.

- Так, - сказал Коля [псевдоним]

- Вы не думаете, Константин Дмитриевич, что когда ваши дети вырастут, - наверно есть они у вас? √ они прочтут его книги и спросят, что было опасного, если просто сидел человек и поскрипывал себе пёрышком?..

Коля-Моцарт, усмехаясь куда-то ртом в пол, помотал головой, вздохнул. Вздох, по крайней мере, был человеческий.

- Эх, Анна Рувимовна!.. Это они сейчас спрашивают. А когда вырастут √ спрашивать перестанут. Потому что поймут √ идеология! Нельзя!..╩

И понимаешь, вся верхушка только по инерции и по видимости ещё советская. Не то, что вот эти простые совки-обыватели, которых власть топчет.

Почему, думаете, Коля-Моцарт поёт песню Окуджавы? Почему строкой из той песни назван сам рассказ? √ Потому что Окуджава, - известно, - отказался от своего шестидесятничества, понимаемого как последняя попытка вылечить извращённый строй, социализмом самоназывающийся. Время, не освящённое идеей левизны-самоограничения, работало на поправение левых. На эволюцию в сторону реставрации капитализма, с его ориентацией на престижное потребление для верхов да и вообще всех. А сознание ж всегда отстаёт от бытия. Вот верхи, КГБ-шники, сознанием ещё в так называемом социализме (поют старого Окуджаву, Высоцкого помнят и любят, даже говорят, - когда по-человечески говорят, в конце, - как люди, от которых социализм ещё может ожидать спасения себя от перерождения), а живут эти верхи уже в контрастном (как сам капитализм) обществе, естественном, так сказать, нацеленном на ╚хлебом единым жив человек╩.

И уехал автор, это сочинивший, всё-таки на Запад┘

Так что? Он за это престижное потребление (ПП)?

В ╚Трёх минутах молчания╩ (1969), - см. тут, - он ещё был явно за другое ПП, за перманентный подвиг.

Что такое √ этот авторский юморок по отношению к ╚я╩-повествователю, еврею, всё не едущему на Запад к уже уехавшей и ждущей его там √ кому? любимой? - и засматриваюшемуся на, вот, на молоденькую КГБ-шницу?

╚Она сразу меня поразила √ странной бледностью щёк, потупленным взором, длинными белыми прядями, стекавшими из-под синего беретика, надетого набекрень, как у десантников╩.

Эта активность его┘

╚- А как будут спрашивать родственницу? √ спросил я, уже почувствовав облегчение [бить ниже уха не собираются]. Мне захотелось узнать имя пленившей меня дамы╩.

╚- Что-нибудь он опять натворил? √ спросил я даму. √ Выступил с чем-нибудь легкомысленным?

Она взглянула на меня холодно из-под опущенных наполовину век, затем её взгляд переместился куда-то ниже моего лица, иже груди, несколько задержался ниже пояса и ушёл в сторону. Больше её взгляд не останавливался на мне никогда╩.

А персонаж так и продолжил её иметь в виду. √ Автору смешно.

Улыбается он и от идеализма папы, не допускающего бандитских ухваток у КГБ┘ улыбается от смелости его, дошедшего до доноса в милицию на бандитов┘ улыбается от готовности папы на всё ради советского патриотизма: на политическое стукачество (анекдоты про милицию рассказывают, мол, бандиты), на посильное участие в задержании подозрительных.

Что: отсталых совков-провинциалов передовой автор описывает с улыбкой?

Или какой там уж он передовой, если Запад показал только глазами низменных потребителей гэбистов?

Впрочем, не только:

╚Скрипку её, довольно ценную, провезти не удалось, - но, кажется, ей такая и не понадобилась в Бостоне, США, с концертами у неё пока не выходит, она даёт уроки музыки и этим зарабатывает столько, что ╚двум нашим семьям, как она пишет, - с голоду умереть не удастся╩. Первые письма от неё полны были эйфории, она желала успеха моей диссертации и заверяла, что здесь то, чем я занимаюсь, будет иметь вес √ побольше, нежели там, - но полтора года прошло, и всё больше стало сквозить грусти и раздражения √ оттого, что меня, по-видимому, не дождаться; в последних √ она скучает по Москве и даже ╚по всей нашей мрази╩, а о том, что ждёт, уже ни слова. Может быть, если б вышло с концертами, и не было бы причин для тоски╩.

А вдруг были бы? Автор-то (наблюдаемый, по рассказу персонаж, да и сочиняющий рассказ в 1982 году Владимов) √ вот не едет же┘

Так зачем в конце похорошели чекисты?

Отчего автор расшатал нервы ╚моей десантницы╩?

╚- Не смей! √ послышался рыдающий вопль дамы. √ Не смей перед ними ещё унижаться!..

┘Да они тебе повеситься предлагают! √ кричала дама. √ А сало √ русское едят!..╩

Насчёт сала придётся отвлечься, иначе будет не понятно дальнейшее.

Речь о басне Сергея Михалкова ╚Две подруги╩, о Крысе и Мыши. У Крысы страсть ко всему заграничному (как у наших КГБ-шников), кроме сала (как у наших КГБ-шников - склонность к великорусскому шовинизму, который уважает √ как сейчас увидим √ и обрусевшая еврейка Анна Рувимовна).

Это русскую совесть ╚моей десантницы╩ затронула Анна Рувимовна:

╚- И чтобы они после этого┘ не повесились, нет, я им такого не пожелаю, но даже не поняли бы, что с ними произошло! И это они √ русские?! [продались за икру и шляпку из Парижа] И это они решают √ кого лишить родины, гражданства? Надо их самих лишить навсегда √ национальности!╩

Русскость-то √ чувствительной и общей оказалась и у ╚моей десантницы╩, и у Анны Рувимовны (которой практическою политикой в СССР его последних десятилетий отказывалось, ассимилированной еврейке, называться русской √ по самоощущению).

Так не просвечивать ли стала в рассказе как ценность исконная недостижительность российская в её оппозиции к Западу, левизна-самоограничение √ в их противостоянии тенденции капитализма последних десятилетий ко всепобедительности?

Аполлон Григорьев, романтик, как-то с презрением отнёсся к реалистическому объяснению героя действительностью: оправдание, мол, это всякой жизни┘ А я Владимова ╚Трёх минут молчания╩ отнёс к реалистам, мудро предсказывающим, что всё-то в стране идёт к смене нехорошего, социализмом называвшего себя, строя. И вот через надцать лет, в рассказе, что воспевается у Владимова? Изменчивость человеческая в лице КГБ-шников, их естественное предательство противоестественного строя? И потому автор стал снисходительным к ним в конце рассказа? Или это горечь автора, романтическое презрение к оправданию всякой жизни? Мудро √ реалист √ посмеивается он над неизменными и наивными совками-идеалистами? Или романтически жалеет их верность строю?

Как всё перепуталось!

Всем сестрам по серьгам подарил Владимов. Наверно, он всё же реалист, раз он с такой любовной подробностью описания отнёсся и к столь разным персонажам, и к всё же столь одинаково русским в итоге-то. Итог-то не такой во всяком случае, чем начало. Значит, важен процесс. А это ли не пафос для реалиста.

Ничего-то особенного я, в результате, не объяснил. Разве что я стал предполагать, что понимаю, почему Владимов до этого рассказа брался за ╚Верного Руслана╩, а после √ за предателя генерала Власова. √ Оправдание это всякой жизни┘

31 марта 2011 г.

Проверка.

И вот я стал проверять. Читать про Власова. - Две главы прочёл √ практически нет Власова. А настроение у Владимова плохое. Похоже, роман - инвентаризация советских нехорошестей.

Зацепил эпизод о Кошкине, конструкторе Т-34:

╚Тут главное √ стимул: как-никак, дополнительное питание и каждый месяц свидание с женой, сутки в отдельной камере. В случае успеха обещали освобождение╩.

Я что-то видел по телевизору о Кошкине. Не помнится, что он был арестован. Проверил √ так и есть. Хоть атмосфера поиска врагов народа кругом и арестов сослуживцев: за опоздание по сроку, за техническую ошибку, - да, было.

Оно, конечно, это √ так называемая эксплицитная мотивация, даваемое в авторском тексте соотнесение фактов выдумки с фактами действительности, пусть это даже у Владимова и не слова от автора, а слова от персонажа. Обеспечивает правдоподобие для тех читателей, кто не в курсе той действительности. Что, мол, за разница, если кто и знает, что про Кошкина √ это не так. Ну так про Туполева √ так, про Королёва √ так. Что, мол, за разница, что те от увлечённости работой о своей тюрьме забывали. Ну так рядовые шарашники не забывали.

Ладно.

Читаю ещё пару глав. Власова всё нет. А советские нехорошести даже потеснены. Героизмом. Национальная черта прямо. Власовцы √ воюют по принципу ╚ни шагу назад╩. И вот оно, вот - оправдание всякой жизни┘

╚┘какая боль их вела, если не остановило, что в веках будут прокляты и никогда не дождутся благодарности?╩

Боль┘

Владимов нашёл и точку зрения для вникания в эту боль √ точку зрения своего главного героя, генерала Кобрисова - любопытство:

╚К людям, ставшим за черту, его влекла тайная тяга, сильнейшее любопытство, как влечёт посмотреть на лицо осуждённого, которому вот через час класть голову под топор╩.

Да что там Власов. Владимов берётся понимать самый-самый корень Зла √ Светлоокова из СМЕРШ-а:

╚Древнейшее почитание иноземца √ в русских особенно сильное, до раболепного преклонения √ не всякому позволит сделать с ним то, что со своим можно. Как, в сущности, скоро остывает злость к пленному немцу и как ожесточается к ╚своему╩. Зелёным огнём загорелись глаза у Светлоокова в предвкушении ╚священной расплаты╩. Право, нет на Руси занятия упоительнее!╩

Есть и мнение иное, в уста представителя духовной элиты вложенное, арестованному ну за ничто литературоведу:

╚┘модель воровской шайки, законы общества, которое чувствует себя вне закона. Воры и бандиты никакого другого наказания не знают, только смерть╩.

Впрочем, ему же в уста дан и другой вариант:

╚┘на миг устремлял косящий взгляд в потолок, - ему самому много ли надо? Ну, помучить одного-двух, чтоб не напрасно день прожить. В масштабе страны √ это пылинка, микроб. Но за это надо заплатить √ то же самое разрешить и другому, кто тебя поддерживает, ему тоже хочется помучить┘╩

Я обманулся. И очень хорошо. Ни о каком не Власове это роман. Это роман о генерале, раздумывавшем было стать гораздо более эффективным, чем в будущем относительно этих дум стал Власов, предавшийся врагам отечества, да и ещё тогда, когда поражение немцев в войне уже всеми предчувствовалось. Это роман о генерале, раздумывавшем было не предаваться врагам, а, во главе армии, вышедшей из семи окружений прямо под Москву, войти в почти никем тогда не защищаемую Москву, арестовать Сталина и принять верховное главнокомандование на себя.

Я давно не читывал такой роман, из-за которого б забывал о ходе времени и о том, что мне неотложно делать надо бы, кроме чтения. Здорово, когда сюжет поворачивает и поворачивает √ и всё непредсказуемо.

Но неужели это всё √ чтоб сбить с давно и заранее и всем известной мысли о четырёхслойном способе ведения √ ну да, победоносной √ войны: в три слоя уложить трупами своих, чтоб по ним прошли, почти все тоже погибнув, победители.

Это писалось и было закончено в 1996-м году┘

Неужели это √ крик боли от того, что сделали с Россией (с 1986-го года начиная) враги сталинистов, столь отхлёстанных по щекам на страницах романа?

Так тогда это не художественное произведение, а иносказательная иллюстрация известной мысли┘

- А как же с увлажнявшимися не раз глазами?

- А это чрезмерная чувствительность.

Но нет. Это не чрезмерная чувствительность. Это закономерный результат той идеи, что не духом единым жив человек. Он из плоти и крови. И естественно √ его жалеть. И поэтому с такой готовностью у Владимова заплакали женщины, случайно оказавшиеся возле генерала Кобрисова, в минуту, казалось бы, торжества (по репродуктору вещают, что он награждён звездой Героя и повышен в звании), тогда как в отчаянии генерал оттого, что ненужно много полегло его солдат, которых помимо его воли бросили против несдающихся власовцев.

Просто Владимов всё пишет смачно. Заразительно. Всё: плохое и хорошее. Всё. Материальное. Для того у него есть эпизод супружеской измены генерала жене. Смачный. И для того у него есть эпизод вещистский √ как Хрущёв привёз подарки на военный совет и отвлекает полководцев на совершенную чепуху.

Не духом единым жив человек!

Но и не хлебом единым┘

И для того введён Кирнос, комиссар армии, семь раз выведенной Кобрисовым из окружения, идейный вдохновитель свержения Сталина:

╚- Мне революция, можно сказать, открыла все пути. Имею политическое образование, которого ты таки не имеешь, возможность жить идеями, духовной жизнью╩.

И вот √ поставлен в тупик:

╚- Но мы установим диктатуру человечную. Которую каждый примет как свою.

- А такие бывают?

- Мы установим, чего бы это ни стоило!

- Правильно. А кто возражать будет √ того к стенке.

- Что ж, расстрел во имя человечности, самый массовый и жестокий √ я за. Но это в последний раз!╩

И √ Кирнос застрелил себя в последнем итоге.

Значит, человечная власть может быть только своя. А своё √ извращает социализм. Свои интересы аж заставляют пойти на убийство Кобрисова. Аж 37-й год учинить. Аж катастройку. Аж реставрацию капитализма.

Вот и выходит, что настоящая-то левизна в самоограничении. ╚Которую каждый примет как свою╩.

Вот это √ нецитируемый художественный смысл романа. Всюду √ тупики, описанные со смаком. А выход √ в совсем неожиданность. И очень исподволь Владимов к нему подвёл. Через внешнюю противоположность самоограничения √ через┘ естественное самовыражение Кобрисова. Это и самостийное отступление его армии из Латвии под Москву; это и самоволка-отлучка (перед намечавшимся наступлением) к старому товарищу на бутылку французского коньяка, это и самовольное возвращение в армию, от командования которой он отстранён.

И есть только одна наводка на традиционализм-самоограничение:

╚┘армейские обозы истощились, а земля, по которой шли, была разграблена и нища┘ Уже не нужно было призывать командиров отказаться от своего дополнительного пайка в пользу бойцов, голодали все одинаково┘

В таком вот отчаянии, когда с утра во рту маковой росинки не было и не обещалось быть, они с Кирносом сидели на земле, привалившись спинами к дереву, бессильные пальцем шевельнуть и языком. Кирнос вдобавок мучился без курева.

И вышел на поляну солдатик √ в горбатой шинельке с бахромою на полях, - пригляделся к ним, склонив вбок голову в добела выцветшей пилотке, и произнёс в горестном изумлении:

- Бог ты мой, командующий с комиссаром не евши сидят, бедненькие. А нам-то хоть сухари выдали. Дай-кось поделимся.

Сунул руки в карманы едва не по локоть, перегибаясь с боку на бок, он что-то нашарил, вытащил каменный армейский чёрный сухарь и разломил его надвое.

- Нате-кось, поточите зубки.

Предприняв такие же глубокие изыскания, он вытащил и ссыпал Кирносу на ладонь горстку махорки вперемешку с сухарными крошками. Двое высокорослых и вышестоящих мужиков смотрели оторопело в курносое лопоухое лицо солдатика, едва достававшего, наверно, до плеча им. Они не догадались поблагодарить его, а он того и не ждал; ушёл довольный, что кого-то сумел ублажить, сам себе объясняя убыточную свою щедрость:

- Нельзя ж так людям √ совсем без ничего.

Генерал Кобрисов, с сухарём в руке, чувствуя в горле комок, скосился на Кирноса √ у того в глазах стояли слёзы. Стыдясь их и злясь на себя, он их утирал кулаком с зажатой в нём махоркой.

- Я это не смогу забыть┘ Никогда! √ выдавил он из себя. √ Я судил о жизни и ничего о ней не знал, а теперь я знаю всё. И я благодарю войну √ за то, что дала мне это узнать╩.

А знал ли Владимов в 96-м году про английскую книгу Медоуза ╚За пределами роста╩ 1992-го года или её русский перевод 1994-го года? Из которых видно, что человечество взяло курс на состояние, в котором придуманная автором армия Кобрисова оказалась в августе 1941 года.

Думается, что если и знал, то писал свой роман с учётом того, что человечество плюёт на Медоуза: гром не грянет, мужик не перекрестится.

В отличие от Высоцкого, верившего, что можно немедленно, несмотря ни на что, подвигнуть советских людей очнуться, очнуться и вылечить социализм, Владимову это виделось как процесс, не поддающийся никакому волюнтаризму, большевизму, антибольшевизму. Никакому переламыванию через колено вроде (не дожил Владимов 8 лет), вот, организовываемой нынче кампании так называемой десталинизации как якобы борьбы за свободу, без которой немыслимо, мол, благое общественное устройство.

Никакого насилия √ только само┘

Вот что значит критерий Лакатоса.

- А не тот ли это случай, что в огороде √ бузина, а в Киеве √ дядька?

- Да нет. Ведь тема √ война. И как она показана? Как вовсе не общее дело, а борьба частных интересов.

╚- Ты знаешь, Фотий, мы со своими больше воюем, чем с немцами. Если бы мы со своими не воевали, уже б давно были в Берлине┘╩.

Ради своей славы и карьеры генералы перетягивают силы и средства друг у друга, интригуют, идут на обман и даже убийство. И конец √ минорный. То есть, понимай, частное √ это плохо, а общее √ хорошо. Но вот когда общим все проникнутся (только не тоталитарным) √ большой вопрос. И до того благое общее √ разумное самоограничение √ над частным не восторжествует. Факт (дата написания романа): реставрация капитализма с отказом от такой беды как тоталитаризм┘ оказалась такой же бедой, как война.

Киев очень символично в романе переименован в Предславль. Не решился даже такой своевольный генерал, как Кобрисов, в 43-м самовольно взять столицу Украины (как общее дело хотел это сделать √ так шиш ему), не решился в 41-м ворваться в Москву и низложить Сталина (лишь в вольных мыслях это осталось) √ так и осталась страна Пред Славой построить коммунизм. Частное ещё заедает. С Частным так и будем Пред Славой.

Владимов не зря считал себя шестидесятником.

Но был совсем не мечтательный шестидесятник, а реалист. √ Ох, как много мешает торжеству самоограничения.

Не на самой последней странице┘ в уме умирающего Кобрисова всплыла его военная любовь, так и оставшаяся для нас безымянной. А рядом √ жена. И надо не произнести имя той┘.

╚Изо всех сил он удерживал на устах её имя, чтобы не прозвучало оно, и это удалось ему √ и он почувствовал облегчение╩.

Жизнь прожить √ не поле перейти.

И всё-таки облегчение его √ от самоограничения.

11 апреля 2011 г.

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ Соломона Воложина Х У Д О Ж Е С Т В Е Н Н Ы Й С М Ы С Л

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Соломона Воложина

Х У Д О Ж Е С Т В Е Н Н Ы Й С М Ы С Л