21.12.2018
22:14

Тонус

21.12.2018
13:05

Эх, тоска, тоска!.. (Опыт медленного чтения)

20.12.2018
14:27

Много-много почему

19.12.2018
20:33

Слепой я

17.12.2018
16:53

О бедном поэте замолвите слово

15.12.2018
21:23

Вот я и дочитал...

14.12.2018
13:34

Незамеченный церковью бунт Караваджо

12.12.2018
14:36

Сал-ах, какой хороший художник!

09.12.2018
11:16

Чары Клода Лоррена

06.12.2018
09:51

Пощёчина? - Или я отвечу?

01.12.2018
11:25

Про муть

30.11.2018
14:09

Не ахти что

29.11.2018
16:46

Пустота

22.11.2018
18:47

Три загвоздки.

Речь пойдёт о трёх проблемах в искусство- и литературоведении и о том, как на них реагируют разные исследователи.

Одна – проблема подсознательности идеала, лежащего в основе вдохновения художника. Другая – проблема последней глубины того, что выражает один из типов идеалов – ницшеанский. Третья – расхождение между тем, каков автор в жизни, и каков он в творчестве.

Первая связана с судьбой “Психологии искусства”. Она трагична.

Написал Выготский книгу в 1925 году. Публиковать не стал. И можно догадаться, почему. Можно было потерять репутацию материалиста и пострадать. Ведь он не только дал определение художественности: "противоположность чувства… есть основа катартического действия эстетической реакции” (http://narratology.at.ua/_ld/0/23_Vygotskiy-Psikh.pdf), - но и намекнул, что этот катарсис относится "к подсознательным… силам” (Там же). А озарение о содержании катарсиса есть результат "последействия” искусства, и относится к “последствиям, но никак не к самой эстетической реакции на художественное произведение” (Там же). И хоть у него в книге была целая глава против Фрейда, но намёк-то на подсознательное как на ценность был. Плюс Выготский отказался содержательно назвать катарсис от тех произведений, которые он проанализировал. За одним исключением. Он не удержался и словами определил катарсис от готического собора: "порыв и полет ввысь” (Там же). Отказ раскрывать содержание катарсиса – тоже намёк на ценное подсознательное.

Кроме того, катарсис не образность. А та ведь тоже мыслима быть иногда относящейся к подсознательному идеалу (например, при крайней неожиданности образа). И теория, сводящая к подсознательному только катарсис, получалось, не охватывала всего эстетического. И – при жизни книга издана не была.

А после издания (в 1965-м) – новая беда. Катартическая, так сказать, художественная ценность оказалась связанной с подсознательным самим по себе (ценно ЧТО-ТО, словами невыразимое). Вне зависимости от того, какой словесный (осознаваемый) результат даст последействие искусства. Мало ли, мол, каким идеалом, окажется, движим был художник, а ценность – есть! Такая художественность оказалась аполитичной. – Как это мог допустить советский тоталитаризм? Да и вообще любая власть. – Как факт, - заметил Библер, - "Идеи… Выготского быстро ушли в сферу интеллектуальной моды, а затем – в девальвированной форме слов-отмычек – были с досадой отвергнуты (в целостный смысл новых идей вдумываться стало лень); XX век вообще богат и на действительно новые идеи, и на умственную лень, погружающую многообещающие конструкции в глубокий анабиоз” (https://www.litmir.me/br/?b=42472&p=6). XXI век тоже недалеко ушёл.

 

Другая загвоздка – принципиально недостижимое метафизическое иномирие как самая последняя суть ницшеанства (с его формулой “над Добром и Злом”) в пику тому свету христианства с его принципиально достижимым спасением (Добром) для прощённых в Царстве Божием на небе в виде бесплотных душ. К такой идее приводит диссертация Шалыгиной (http://shaligina.narod.ru/disser_1.htm). Но сам автор такого определения не дал. Наверно, из-за известной любви Гитлера к Ницше. Гитлер бы оказался немного обелённым, раз такая метафизика его вдохновляла (мало, что только в живописи, а в жизни он был обыкновенным недоницшеанцем, гедонистом со вседозволенностью). Шалыгина даже Чехова и Белого впрямую не назвала ницшеанцами, хоть в сущности это доказала. Очень уж дурные ассоциации с собой оставил Ницше (аморализм, мол). И российская публика или значимая её часть даже и в 1997-м году могла оскорбиться.

Ницшеанство возникает в относительно благополучном обществе при, парадокс, радикальной степени его неприятия некоторыми из-за крайнего разочарования. Разочарование в христианстве, позитивизме и мещанстве пережившего революции капитализма было у Ницше, разочарование в потерпевших поражение народниках – у Чехова и Белого, в реальном социализме времени брежневского застоя – у, например (это ещё не доказано), позднего Тарковского. У всех общим является предельное неприятие скуки.

Если принять суть идей Выготского и Шалыгиной, то именно ницшеанцем предстанет Тарковский в “Зеркале” (1974). На чём я остановлюсь подробнее ниже.

Антихристианское (вообще антиобществистское, так сказать) иномирие как идеал слишком необычно для широкой публики. И хоть ницшеанцы окружающее большинство презирают за пошлость (ведь их произведения большинством не понимаются, как минимум), но что-то их заставляет всё же как бы подсказывать большинству, что их вдохновляет, - подсказка в виде образов этого иномирия. Образы, - из-за подсознательности идеала, - оказываются экстраординарными. Их мало бывает в произведении. Например, вот как кончается рассказ Чехова “Гусев” (когда труп Гусева брошен за борт и медленно опускается):

"А наверху в это время, в той стороне, где заходит солнце, скучиваются облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы… Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой средины неба; немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый… Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно”.

Сногсшибателен тут зелёный луч. Образ иномирия.

 

 

Третья загвоздка – несовпадение, например, Пушкина в жизни (бес арабский), ницшеанца, с Пушкиным в творчестве (даже байронистом, лишь по заблуждению называемым некоторыми, он никогда не был). Несовпадение – другой пример – Чехова в жизни (гуманист, благотворитель), с Чеховым в творчестве (ницшеанцем).

 

Чаще всего исследователи игнорируют все три проблемы. Делают вид, что их нет. Особенно – первой. Подсознательный идеал как основа художественности в науке об искусстве пока не воспринимается. Так будет, по крайней мере, до того, как сканированием мозга не смогут различать так называемые "уровни “отщепления”” (http://litresp.ru/chitat/ru/%D0%91/bassin-filipp-veniaminovich/problema-bessoznateljnogo) сознания, то есть не только осознаваемое от неосознаваемого, но и подсознательные явления низшего ранга (например, установку на русский язык) от высших (например, от идеала).

Наука пока воспринимает только иносказания (скажем, биографизм) в открывании художественного смысла произведения, причём с обязательным умалчиванием о подсознательном. Например, Фомичёв о пушкинском стихотворении:

Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим. 1829

“Отдавший в молодости щедрую дань традиционным элегическим темам, Пушкин создает теперь своеобразный жанр антиэлегии, когда обращение к пережитым впечатлениям является не поводом для унылых медитаций... но тем родником, который питает надежду на счастье. В воспоминаниях этих звучит не эхо юношеских дерзаний, а особая благодарность жизни, слитая с грустью утрат, - неповторимая “светлая печаль” Пушкина” (Поэзия Пушкина. Творческая эволюция. Л., 1986. С. 185).

Грамматически (не дерзаний, а благодарность) замаскированы пушкинские текстовые противоречия (дерзаний, светлая – повелительное "пусть, дай” – сталкивается с благодарность, утрат – невозможное – "другим”). И уж совсем молчание, что катарсис (идеал Дома и Семьи – так, с большой буквы, у пушкинистов принято обозначать пушкинский идеал в 1829 году) означает надежду на счастье с Натальей Гончаровой (26 марта Пушкин её увидел и в марте же Толстой написал музыку на эти стихи, свидетельствует “Летопись жизни и творчества”; ещё только подсознание поэта знает о том идеале). Но Фомичёв молчит о подсознании.

 

 

Я – не молчу ни об одной из указанных проблем.

Возьмём “Зеркало” Тарковского.

Правда, Тарковский, похоже, и в жизни, и в творчестве был одинаковым, из ряда вон выходящим (и тут хоть мне не придётся открывать Америку). Он увлекался джазом, трофейными фильмами, стиляжничал, когда заболел раком его любимый актёр, всего два раза навестил его. "В своем дневнике он признался, что любит всех, но какой-то странной, недейственной любовью” (https://www.vokrug.tv/article/show/andrei_tarkovskii_ego_pogubila_zhenshchina_34091/). Вот одно его изречение вне творчества:

"Жизнь теряет всякий смысл, если я знаю, как она кончается. Мы не созданы для счастья, но есть вещи важнее, чем счастье” (https://cameralabs.org/11682-est-veshchi-vazhnee-chem-schaste-pravila-zhizni-i-polaroidnye-fotografii-andreya-tarkovskogo).

Это уже осознающий себя ницшеанцем человек. Но хочется думать, что до того ницшеанство его было ещё только в подсознании. От здорово плохой жизни.

И в “Зеркале” как раз так.

Всё вокруг плохо: отец – ушёл из семьи, сам повествователь – ушёл из семьи. Сын – зеркало отца. Всё – плохо. Ужасный культ личности… Ужасная Отечественная война… Ужасная культурная (так называемая) революция в Китае….

Самое жуткое – такое:

Перед нами некая женщина (в перечне ролей и исполнителей она названа "странная женщина за чайным столиком”) и Игнат (сын бросившего семью Алексея; много лет после войны происходит сцена). Она просит Игната читать вслух письмо Пушкина Чаадаеву как пример исконно русского идеала трагического героизма (о спасении Русью Западной Европы от татар), - пример идеала, который никакие материальные невзгоды не поборют. – Воспитывает Игната женщина. Перед нею на столе только что принесённая чашечка горячего кофе. Игнат читает. Кончил. Женщина говорит:

- Иди, иди. Открой.

Игнат идёт в коридор и открывает дверь на лестничную клетку. Там – ошибшаяся дверью некая (в этой эпизодической роли – в титрах не указана – снялась мать Андрея Тарковского – Мария Тарковская).

- Ой. Я, кажется, не туда попала.

Закрывает дверь. И… под тихий какой-то метафизический звон возвращается в комнату, где он читал Пушкина. Слушавшей его женщины в комнате… нету. Об этом догадываешься по быстрым поисковым поворотам и взглядам Игната.

Он медленно входит в комнату. Нет не только женщины, но и зеркальной полировки стол пуст. Только на месте только что стоявшей там чашки, из которой женщина по чуть-чуть прихлёбывала очень горячий кофе, - пятно росы… Быстро высыхающее. Под нарастающий звук какой-то мировой катастрофы. Словно схлопывается обратно в первоатом Вселенная, которая так же, только наоборот, взорвалась 13 миллиардов лет назад – и породилось всё, что есть.

Катастрофический звук обрывается. Пятно исчезает. Игнат растеряно зовёт:

- Эй.

(Иные родители, знаю, не рассказывали своему дитяте о Большом Взрыве. Чтоб тот не расспросил и не узнал, что возможно через ещё 13 миллиардов лет будет схлопывание Вселенной в первоатом. – Зачем-де волновать ребёнка.)

А Тарковский бы не струсил рассказать. Ибо жизнь – ужасна. И это надо знать.

И дело не в трезвости взгляда. А в худшем выводе.

В “Исповеди” Блаженного Августина есть страстное самобичевание, что и младенец-де грешен – кусает грудь своей матери. Так то была исповедь праведника, верящего в спасение после Страшного Суда.

А Тарковскому такой веры уже не досталось. И он выдал в фильм воспоминание о себе-Алёше-из-фильма, послевоенном, как они, школьники, издевались над контуженным военруком. А тот собой был готов пожертвовать, накрыв своим телом брошенную пацанами гранату (он не знал, что она учебная, а они – знали). Злые.

Зло сотворила и мать Алёши. Тем, что не вышла замуж второй раз, посвятив себя целиком воспитанию сына и дочки. Вот сын и вырос с неистребимыми угрызениями совести перед матерью. Там более, что плохим он вырос – тоже бросил свою семью.

Но Зло – это то, что гонит идеал вон из Этого мира в иномирие. И вот ещё сцены прямого образа этого иномирия.

Не один раз повторяется эпизод порыва ветра на лесной опушке… Вы не заметили его странность? Ветер из чащи леса дует! При неподвижных кронах высоких деревьев. Сперва под ветром прогибается подлесок, выступивший из леса, а потом – кусты, уже в поле растущие. Волна такая.

Как такое можно было организовать? Наверно, вертолётом, стоящим на земле. Запустить – пойдёт волна. Первыми прогнутся ближайшие – кусты, потом то, что подальше – подлесок. Всё это надо снять на киноплёнку. А потом пустить её в обратном порядке.

Ваше подсознание воспримет, что что-то неестественное перед вами, и у вас поползут мурашки по телу. А это вам передался идеал иномирия, хоть вы никакой не ницшеанец. Общение подсознаний автора и восприемника. То, что и отличает неприкладное искусство от всего остального.

И есть возможность доказать, что перед нами именно подсознательные акты.

Что наше именно подсознание воспринимало, говорит тот факт, что мы, не понятно почему, заполучили мурашки на коже. А вот – об авторе.

Социологией замечено, что от разочарования в высоких идеалах среди людей зреет отталкивание от выдуманного в искусстве и, наоборот, возникает тяга к так называемому non fiction. Поддался этому поветрию и Тарковский. Поначалу он думал у матери брать интервью и снимать её ответы скрытой камерой, много хроники вставить и мн. др. Ну и первые кадры "сеанс из лечения заики снят документально… [да и ещё] "Документальны" стихи Арсения Тарковского - отца Андрея,- которые читает сам Арсений Тарковский. "Документально" присутствие на экране старой матери… Стремление остаться "при факте" повлекло за собой распад повествовательной структуры, а это, в свою очередь, и может быть, даже вопреки намерениям автора, стремительное нарастание всякого рода "тропов": метонимий, эллипсов, сравнений, фигур умолчания и прочих чисто кинематографических фигур - всего, что требует от зрителя истолковательного усилия. "Зеркало" - самый конкретный, но и самый иносказательный из фильмов Тарковского, самый "документальный", но и самый "поэтический"” (https://www.libfox.ru/207804-24-m-turovskaya-7-s-1-2-i-filmy-andreya-tarkovskogo.html#book).

То есть в сознании автора было одно (выдумка – это плохо за выдуманность хорошего) и другое (non fiction – это хорошо за истинность плохого), в подсознании – третье (“над Добром и Злом”). Он поддавался одному и другому. И третье, если не зрителю, то критику, мыслимо засечь.

Особенно хорошо засекается на фоне оператора, больше, чем сам Тарковский, вознамерившегося снимать non fiction.

"…отказался работать на картине оператор Вадим Юсов. Свое решение он объяснял так: “Я внутренне не принял сценарий “Белый, белый день” (“Зеркало”). Мне не нравилось, что, хотя речь в нем идет о самом Андрее Тарковском, на самом деле в жизни все было не так: я знал его отца, знал маму… Поклонники “Зеркала”, наверное, возразят мне, что художественный образ и не должен во всем совпадать с реальным. Это я понимаю, согласен, не должен. Но я видел иное: непонятное мне стремление встать на небольшие котурны” (http://bookitut.ru/100-VELIKIKh-OTEChESTVENNYKh-KINOFILJMOV.86.html).

Трудность проблемы подсознательного идеала настолько велика, что я сам с нею то и дело еле могу совладать. След этого есть в моей памяти. Я сперва выдал как образ иномирия и то (истаивание пятна росы и ненатуральный ветер), что вызвало у меня непроизвольные мурашки на спине, и non fiction. И лишь взяв себя в руки, я сумел non fiction поставить в противопару выдуманности и вывести из этого столкновения иномирие. Вывести я смог потому, что у меня самого “вывод” уже сидел в подсознании. И последнему я тоже могу дать свидетельское показание. Саму эту статью я начал писать из-за того, что со мной случилось ЧТО-ТО, словами невыразимое, когда я прочёл, что Тарковский сперва хотел снять кино в стиле non fiction, от чего остались следы. Писание у меня превратилось в технологию приведения себя к озарению. Есть и свидетели моей первоначальной неудачи озарение вызвать (то есть свидетели отсутствия открытия катартического элемента художественности в статье) – те редакторы, которые поначалу отказались первый вариант статьи печатать.

Так что перед вами, читатель, некоторым образом отчёт об опыте объективной фиксации подсознательного в восприятии художественного произведения.

28 июля – 9 сентября 2018 г.

14.11.2018
20:27

Отчаяние - это иногда наиивный оптимизм.

12.11.2018
13:29

А что если?..

11.11.2018
21:25

Домысел.

08.11.2018
15:16

Схватка в фейсбуке.

07.11.2018
15:03

Индикоплов.

06.11.2018
16:29

Пётр Голощапов и Владислав Рослякоа.