01.03.2016
16:44

Интересно.

26.02.2016
11:50

Почему из слона сделали муху.

23.02.2016
12:47

Почему анархия - мать порядка.

21.02.2016
16:02

Ай да я... Айги...

20.02.2016
11:45

Почему я побаиваюсь современных безвестных поэтов.

16.02.2016
11:24

Коэффициент полезного действия - ноль.

10.02.2016
12:38

То, что не захотели публиковать в другом журнале.

09.02.2016
18:12

К годовшине смерти Пушкина.

05.02.2016
11:19

Нравится, и всё.

30.01.2016
18:24

Жаль, что не принят термин околоискусство.

26.01.2016
10:23

Поплыла Поплавская.

20.01.2016
22:14

Украйина цэ Йевропа.

13.01.2016
15:46

Даёшь "ЗАЧЕМ ТАК"!

09.01.2016
13:34

Чууууудно

03.01.2016
16:30

Навскидку

02.01.2016
14:17

Доказательство ли...

01.01.2016
15:33

Против Жолковского

Что именно против Жолковского, - “Рай, замаскированный под двор: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы" (2005), - я ещё не знаю. Но будет. Хотя бы по двум причинам: 1) никого я до сих пор не встречал, чтоб использовал для синтеза из анализа теорию художественности Выготского, таким ожидаю и Жолковского и 2) то же самое о Синусоиде типов идеалов (мол, они плавно преобразуются из одного в другой, в веках повторяясь).

Мне легко (ибо не первый раз) читать, по ходу чтения возражать и записывать предмет возражения и само возражение. Так я поступлю и сейчас. (На “Рай…” каждый раз ссылаться не буду.)

Итак.

"Начать можно с любого стихотворения — в уверенности, что нити от него протянутся к остальным текстам поэта”.

Так-то оно так, но… При таком подходе ускользнёт от внимания идеал, который заставил поэта сочинить именно данное произведение. Т.е. ускользнёт главное.

Жолковский предлагает начать с произведения “Старый пиджак” (1960). Год создания его, конечно, не интересует. А что знаю я о годах создания и идеалах Окуджавы?

“Сентиментальный марш” (1957) это уже полное разочарование в возможности построить коммунизм при жизни. “Ах, война, она не год еще протянет” (1959) – в нарушение догмы – ещё вполне себе гармонический идеал соединения индивидуального и коллективного (см. тут). Но ничего. Шатает Окуджаву. Он колеблется между убеждённостью в исторической победе коммунизма (гармонией общего и частного) и полным разочарованием – вот его и бросает то в последующий по логике изменения типов идеалов, то в предыдущий. Это не ошибка теории Синусоиды. И вот “Живописцы” (1959) – в промежутке между Гармонией и Сверхбудущим (см. тут): в идеале трагического героизма. Главное, что всё это – до “Молитвы Франсуа Вийона” (1963), когда Окуджава уже заколебался не между разными верами в коммунизм (скорый он или очень не скорый), а между верой в него и неверием (см. тут). А заглавие Жолковского, подозреваю, молча предполагает, что он, Жолковский, всё, что после 1960-го относит к следующему типу идеала – барочному (соединению несоединимого). К опять некой гармонии, но уже на спуске Синусоиды к индивидуализму (если про коммунизм – подъёмом считать). К некой гармонии. К чему ж иному, если рай и… двор соединены? Рай – нечто экстремально идеальное, символистское. И двор – нечто обыденное, мещанское, приземлённое, бесполётное… – Но для такой констатации надо быть вооружённым теорией Выготского. По следствию из которой идеал не может быть процитирован. А Жолковский же структуралист (или постструктуралист, не важно). Такие выше текста не могут подняться. Разве что нечаянно и между прочим.

Когда-то (см. тут), когда я был меньшим занудой, я тоже всего Окуджаву (на итоговой Синусоиде перед той статьёй), как и предположенный выше всё сваливающим в кучу Жолковский, - я тоже всего Окуджаву поместил в “точку барокко”. Но со “Старым пиджаком” (и другими песнями) напирая на Разочарование (в скором коммунизме, как резкий теперь я полагаю), я грусть песни именно этой песни возводил в сверхбудущее: "Скажу без обиняков: по-моему, Окуджавой в его выборе любовной тематики руководила установка, в чем-то похожая на установку Лермонтова. И потому у Окуджавы нет счастливых любовей”. Ибо что ж такое Лермонтов, как не сверхбудущее?!. (Многие Лермонтова демонистом считают. Это – вылет субвниз с Синусоиды, в сверхэгоизм. Но я так не считаю. Я считаю, что да, вылет. Но не субвниз, а сверхвверх.)

Что в той самоцитате я был прав касательно “Старого пиджака”, говорит дата создания его – 1960. Это ещё до “Вийона” (1963).

*

А с чем “Старый пиджак” соотносит Жолковский (я от себя в цитату из него вставлю даты создания)?

"(1а) Я много лет пиджак ношу [1960], ср.: Сто лет подпираю я небо ночное плечом [1962]; Не тридцать лет, а триста лет иду, представьте вы...[1960]; Легко и грустно век почти что прожит [1969]; Целый [вариант: третий} век играет музыка [1961]; И ваше платье цвета белой ночи / Мне третий век забыться не дает [1957]; Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь... [1957]; Куда он сам сто лет спешил... [1969]".

Только “Арбатский романс” (1969) перешагивает за 63-й год. Так зато он такой успокоенный. (Я в другие не стану вникать на предмет их неуспокоенности, а то я застряну на второй цитате из Жолковского.)

А меня ж с Выготским-то подстерегает трудность. Идеал выражается ж не только по Выготскому – противоречиями, нецитируемо, но и цитируемо, образами.

Оле Арбатского романса старинное шитье, к прогулкам в одиночестве пристрастье; из чашки запотевшей счастливое питье и женщины рассеянное "здрасьте..." Не мучьтесь понапрасну: она ко мне добра. Легко иль грустно -- век почти что прожит. Поверьте, эта дама из моего ребра, и без меня она уже не может. Любовь такая штука -- в ней так легко пропасть, зарыться, закружиться, затеряться... Нам всем знакома эта губительная страсть, поэтому не стоит повторяться. Арбатского романса старинное шитье, к прогулкам в одиночестве пристрастье; из чашки запотевшей счастливое питье и женщины рассеянное "здрасьте..." Бывали дни такие -- гулял я молодой, глаза глядели в небо голубое. Еще был не разменен мой первый золотой, пылали розы, гордые собою. Еще моя походка мне не была смешна, еще подметки не поотрывались, из каждого окошка, где музыка слышна, какие мне удачи открывались! Не мучьтесь понапрасну -- всему своя пора. Траву взрастите -- к осени сомнется. Вы начали прогулку с арбатского двора, к нему-то все, как видно, и вернется. Была бы нам удача всегда из первых рук, и как бы там ни холило, ни било, в один прекрасный полдень оглянетесь вокруг, а все при вас, целехонько, как было: арбатского романса знакомое шитье, к прогулкам в одиночестве пристрастье, из чашки запотевшей счастливое питье и женщины рассеянное "здрасьте" 1969

Образы успокоенности – это "старинное шитье”, “прогулкам”, “счастливое питье”, “женщины рассеянное "здрасьте..."”. И это из припева. А вот то, что из “соединения несоединимого”, формулы идеала барочного типа: "Любовь”, “пропасть, зарыться, закружиться, затеряться”, “губительная страсть”, “гулял я молодой”, “небо голубое”, “пылали розы”, “музыка”, “удачи” – одна крайность, а другая – "не стоит повторяться”, “разменен”, “подметки поотрывались”, “сомнется”. Столкновение крайностей даёт то же успокоение.

К чему относится плохо, между прочим, процитированное Жолковским (век из “Арбатского романса”, который есть нечто общее с максималистскими много лет, Сто лет)? К чему?

Легко иль грустно -- век почти что прожит.

К безразличию. А это – ипостась успокоенности.

То есть Жолковский не смел объединять такую взбудораженность, как "Сто лет подпираю я небо ночное плечом” (см. тут) с успокоенностью “Арбатского романса”.

Я сам когда-то объединил. Но я тогда ещё не был зануда. И мне простительно. А Жолковскому, написавшему через 25 лет после меня, я теперь не прощаю.

Тут, может, стоит отвлечься на мою идею-фикс последнего времени, что самое великое то произведение искусства, которое родом не из сознания, а из подсознания. И если противоречивость намекает на подсознательное происхождение, то образность намекает на то же только если образ неожидан.

А есть ли неожиданность в окуджавских образах спокойной старости в “Арбатском романсе”? – По-моему, нет.

Это превращает “Арбатский романс” в искусство прикладное. Здесь – иллюстрирующее знаемое чувство мечты о спокойной старости. Размагнититься помогает эта песня и не в старости. За то, наверно, и нравится тем, кому нравится.

Могут мне возразить, что в 1969 году Окуджаве было всего 45 лет. Какая старость?!. – Но я отвечу. Что, во-первых, лирическое “я” произведения – это не действительное “я” автора; во-вторых, можно чувствовать себя и в молодых годах состарившимся (например, настроение такое нахлынет). И этому не мешает, что в 38 лет он встретил женщину (Олю, которой, видно, и посвящена песня), из-за которой через 2 года развёлся с первой женой. Зато ещё через 5 лет, видим, и новая жена уже была скучна и не предвиделась (ошибочно, судя по биографии) новая любовь. Всё – спокойно и хорошо.

*

"Общий тематический множитель – инвариант – этих фрагментов можно сформулировать приблизительно так:

(1б) трудное / гиперболизированно долгое/ значительное существование чего-то рядового”.

Вдумываемся в строку "Легко иль грустно -- век почти что прожит”. – Разве слово "век” использовано тут не в значении “человеческая жизнь”? Нет, конечно, в ореоле главного значения есть и "гиперболизированно долгое”. Но разве "трудное”? – Ни лёгкость, ни грусть не относятся к трудному, к напряжённому, каким было миросозерцание Окуджавы до 63-го года. Там он, да, был борец: "Я много лет пиджак ношу”. – Это-таки трудно. Веря в сверхбудущее, плохо жить в настоящем.

Так что – натяжка у Жолковского.

Я пляшу от этого 1963-го года, как от некого абсолюта. А могу пролететь. – Я ж все песни Окуджавы не разобрал на сей момент. Откуда я знаю, что именно “Молитва Франсуа Вийона” была перевалом? – Знать доподлинно я не могу. Вообще, может оказаться, что колеблющийся Окуджава несколько раз оказывался то по одну, то по другую сторону перевала. – Так ничего страшного, если я наткнусь на такое. Я просто сделаю оговорку-поправку. Я ж не скрижали пишу. А попытки приблизиться к истине. Они и здорово ошибочными могут быть, а мною – не осознаваться. Что тоже не страшно. Осознаю – поставлю красную звёздочку над самым ошибочным словом и в сноске покаюсь в ошибке.

*

Проставлю, на всякий случай, дату создания и здесь:

"(2) (а) ...пиджак ношу. / Давно потерся и не нов он, и само заглавие "Старый пиджак" [1960], ср.: Потертые костюмы... [1966];. . . .

(б) инвариант: потертость, поношенность, в частности, старой одежды и обуви, натруженность”.

Тут для меня неизвестная песня (слушать, например, тут).

Прощание с Польшей

Мы связаны, Агнешка, давно одной судьбою. В прощеньи и в прощанье, и в смехе и в слезах. Когда трубач над Краковом возносится с трубою, Хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах. Прошу у Вас прощенья за долгое молчанье, За быстрое прощанье, за поздние слова... Нам время подарило пустые обещанья; От них у нас, Агнешка, кружится голова. Потертые костюмы сидят на нас прилично, И смотрят наши сестры, как Ярославна, вслед, Когда под скрип гармоник уходим мы привычно Сражаться за свободу в свои семнадцать лет. (Свобода бить посуду, не спать всю ночь свобода. Свобода выбрать поезд и презирать коней. Нас обделила с детства иронией природа. Есть высшая свобода, и мы идем за ней.) Над Краковом убитый трубач трубит бессменно. Любовь его бессмертна, сигнал тревоги чист. Мы школьники, Агнешка, и скоро перемена. И чья-то радиола наигрывает твист. 1966

Словесно-образно тут ницшеанство некое. Все времена смешаны. "Ярославна” – это 12-й век, "Сражаться за свободу” - это, чего доброго, за свободу российской части Польши от России в 19–м веке, то, что русские революционеры считали частью своей борьбы с царизмом, "Над Краковом убитый” - это спасённый советскими солдатами от уничтожения фашистами Краков, а "твист” - это послевоенная контркультура молодёжи, если польской, то за вседозволенность в потребительском обществе, а если российской, то за то же, но только совсем прозападной российской молодёжи. И всё вместе – это "высшая свобода”, над Добром и Злом (аморальная, если по-мещански). Как выведенное в песне всервременье. Или ценность мига: "От них у нас, Агнешка, кружится голова”. Ибо мимолётная любовь ценна. А не как у мещан её называют: "пустые обещанья”.

И всё это, как "гулял я молодой” в “Арбатском романсе”. В прошлом. И потому "Прощание с Польшей”. А в настоящем – умиротворённая интонация пения и мелодии. Как бы взгляд издалека. Из успокоенности.

Что и подтверждает год создания – 1966-й (после 63-го).

Теперь – "Потертые костюмы сидят на нас прилично” в сравнении со “Старым пиджаком”. Здесь, в “Прощании с Польшей”, речь о безбашенности тех, кому "семнадцать лет”, и которые тем причащались ценности мига (потому "сидят прилично”). Потёртость нужна для контраста с возвышенностью самомнения о ницшеанце. Дух важен, а не материя. Дух дьявольский (с обычной точки зрения).

А в “Старом пиджаке” отказывающийся от старого пиджака лишь в символистском качестве хочет иной внешности, лишь душою улетев аж в сверхбудущее, улыбается на портного, решившего, что клиент не в сверхбудущем находится, стоя перед ним, а в настоящем и надеется (не шутит) на простое будущее. Старость пиджака для лирического “я” есть признак плохого и прошлого, и настоящего, и простого будущего, в котором старый новым не станет от перелицовки.

В одном произведении потёртость костюма нужна для ницшеанства, отвергаемого ради умиротворения в настоящем, в другом произведении старость пиджака для умиротворения в сверхбудущем.

Я б не соединял это, как Жолковский.

После троеточия в цитате из Жолковского есть ещё несколько строк нескольких песен, но, я думаю, не имеет смысла с ними разбираться. – Ясно: Жолковский смотрит гамузом. Он, видно, хочет обнаружить особенность именно окуджавскую.

Вообще-то, - вспоминая себя, впервые узнавшего о существовании такого явления, как авторские песни, - я помню, что они меня поразили одной общей чертой – отсутствием бравурного оптимизма, какой был в официальной эстраде, лгущей о гармонии личного и общественного. Так что позыв Жолковского, в 2005 году вознамерившегося найти в том шестидесятническом пафосе печали (по заболевшему социализму, по-моему), найти особость Окуджавы, отличавшую его от про-истинных-социалистов – так я подозреваю Жолковского – делает для меня эту предполагаемую установку Жолковского понятной. – Остаётся только её подтвердить или не подтвердить. Ну и если не подтвердится – найти другую (но обязательно, думаю, она окажется ложной, раз Жолковский игнорирует идейную изменчивость Окуджавы).

*

"инвариант: близость и желательность перемен, иного, нового, в частности обновления и очищения одежды”.

Правильно я угадал Жолковского, дескать, для Окуджавы социализм – старое, а реставрация капитализма – новое? И не замечать, что бывали у Окуджавы и другие целеполагания до 1963 года – правильно я угадываю?

*

"вера/надежда на счастливый исход и сознание ее необоснованности”.

Последнее – не признак барокко. Необоснованность относится скорее к надежде социализм излечить на его собственной основе.

То есть, я предугадываю Жолковского неверно? – Возвращаемся к подробному рассмотрению:

"В свете оксюморонов типа 'безнадежной надежды' проясняется и тематическая функция ряда других повторяющихся мотивов:

(7) (а) Я говорю ему шутя /.../ Я пошутил. А он... / Такой чудак /... / Как бы не так. Такой чудак, ср.[1960]: Но он игрушкой детской был / ... / А сам на ниточке висел, / Ведь был солдат бумажный [1959]; Громко в картонные трубы трубя [1966]; Ребята уважали очень Леньку Королева / И присвоили ему званье короля [1957]; И муравей создал себе богиню/ По образу и духу своему [1959]; Грибоедов... идет... / Словно вовсе и не было дикой толпы / И ему еще можно пожить;/... / Словно... / Словно верит она в петушиный маневр [т. е. в то, что Петухи... пророчат восход], / Как поэт торопливый в строку [1965].

(б) ненастоящий, модальный, условно-поэтический статус изображаемых идеальных состояний и ценностей и веры в них”.

Бумажный солдатик.

Один солдат на свете жил, красивый и отважный, но он игрушкой детской был: ведь был солдат бумажный. Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а сам на ниточке висел: ведь был солдат бумажный. Он был бы рад - в огонь и в дым, за вас погибнуть дважды, но потешались вы над ним: ведь был солдат бумажный. Не доверяли вы ему своих секретов важных, а почему? А потому, что был солдат бумажный. В огонь? Ну что ж, иди! Идешь? И он шагнул однажды, и там сгорел он ни за грош: ведь был солдат бумажный. 1959

Эта песня есть иносказание слов Энгельса: "Поражение после упорного боя — факт не меньшего революционного значения, чем легко выигранная победа” (http://www.viewmap.org/revolyucii-lokomotivy-istorii/). Сказано им по поводу конкретного события, но мне помнятся революционные установки и более общего значения, что смерть героев не бывает напрасна. – Песня – о торжестве сверхбудущего. То есть – коммунизма.

Со следующей, с “Прощанием с новогодней ёлкой” (1966) не так просто. Тут нет сверхбудущего, если можно его так назвать, оптимизма. Тут – исторический пессимизм. Но именно из-за того, что именно исторический пессимизм, идеалом остаётся всё же сверхисторический оптимизм. – Вот мне и вещь, через три года после 1963-го созданная.

Сложно переходил Окуджава к предательству коммунизма…

Очередные песни, которые процитировал Жолковский в последней цитате, стоит ли разбирать, раз он подбирал их, исходя из "условно”го качества "веры”? Он тут не погрешил, наверно, как бы даты ни отстояли от 1963-го.

Я не знал, что я с ним тут соглашусь. Так не вычёркивать же?.. Я ж пишу – стенографирую свой поток сознания…

*

Зато дальше, из-за стремления к идеалу, надо всё тщательно проверить, ибо идеал же может стать и антикоммунистическим:

"(8) (а) Серьезно так перешивает / ...забота... / В его усердье молчаливом [1960], ср.: Построй мне дом, меня любя, / Построй, продумав тонко [1965]; Нарисуйте и прилежно и с любовью [1959]; Чтобы со сноровкою самою будничной / И с прилежанием на челе... [1967]; Не оставляйте стараний, маэстро [1969, “Песенка о Моцарте”]; Вдруг старательно старый запел соловей [1964, “Продолжается музыка возле меня” (стихи)]; ...зря ты, наверно, старалась [1966, “Прощание с новогодней ёлкой”]; И стыдно мне за мелкие мои старанья [1962, “Музыка (стихи)”].

(б) старания, диктуемые любовью, стремлением к идеалу”.

Тут первая же цитата уводит в индивидуализм.

Строитель, возведи мне дом, без шуток, в самом деле, - чтобы леса росли на нем и чтобы птицы пели. Построй мне дом, меня любя, построй, придумав тонко, чтоб был похож он на себя на самого, и только. Ты не по схемам строй его, ты строй не по стандарту, по схеме чувства своего, по сердцу, по азарту. Ты строй его - как стих пиши, как по холсту - рисуя. По чертежам своей души, от всей души, рискуя. 1965

Эти стихи сам Окуджава на музыку не положил. Интонация его пения не изменит их смысл до обратного. И здесь Окуджава предстаёт уже как певец мещанства. – Чем не идеал, идеал Личной Пользы?

Катится к чёртовой матери идея Синусоиды идеалов. И пусть. Она ж всего лишь приспособление для вникания в скрытое. А тут – и скрытого-то нету.

То же относится и к “Божественному”.

Когда с фронтона Большого театра подковами бронзовыми звеня, стремительно скатывается тройка и мчится в сумерках на меня, я вижу бег ее напряженный, она уже - рядом, невдалеке, там - белокурый бог обнаженный, вьюгой февральскою обожженный, с поводом ненадежным в руке, изгибается на передке. Стужей февраль пропах и бензином. Тройка все ускоряет бег по магазинам... по магазинам... мимо троллейбусов, через снег, чтобы под дикий трезвон уздечки прочно припасть на все времена к розовым россыпям сытной гречки, к материкам золотого пшена, чтоб со сноровкою самой будничной и с прилежанием на челе меж пьедесталом своим и булочной в уличной кружить толчее... С Духом святым, и Отцом, и Сыном по магазинам... по магазинам... 1967

Воспевание Потребительства!

Или нет?

Я зелёным шрифтом выделил слова с негативной аурой отношение духа, так сказать (языческого и христианского богов) к грубой с их точки зрения реальности. А красным – слова с позитивной аурой и о товарах, и о богах. И за что Окуджава: за низменное или за возвышенное? – Наверно, за результат столкновения низменного с возвышенным – за гармонию. Наверно, тут барочного типа идеал (соединение несоединимого).

Полная каша. В цитате между одним и другим к индивидуализму, в общем, двинувшимся автором – упоминавшиеся “Живописцы”, относящиеся к трагическому героизму… А после “Песенка о Моцарте” [1969], где соединение несоединимого, "то гульба, то пальба…”. Если пальбу счесть чем-то общественно ориентированным, то гульбу можно понять как ориентированную на индивидуализм: каждый забылся в своей радости. А если и гульба – что-то стандартное-общее, то грустная интонация всё равно составит противоречие и ей.

(Только не думайте, что этак можно противоречие высосать из пальца в любом произведении. Попробуйте – у вас не выйдет. Не всюду они есть.)

Например, промещанское стихотворение, выше процитированное, не только не имеет противоречий, но и неожиданностей. И, может, не зря не родилась для него у Окуджавы мелодии… Может, это – нехарактерные для него стихи. Может, не странно то, что их, мне кажется, публика не знала.

А может не потому не знала, что это – что-то эстетически нестоящее, а потому, что содержательно не по душе. Ведь даже и после реставрации капитализма, когда, казалось бы, самое время торжеству мещанства, а то и дело нарываешься на обиду, если иного назовёшь мещанином. Может, всё же не мещанский он, российский народ? Как Феофан затворник сказал: "Дело не главное в жизни, главное — настроение сердца”. Так про мещан не скажешь. Не своё это – идеал Дома, Семьи и Личной Пользы. Не своё, когда переходишь к интересам масс.

Потому что если без масс, если я, например, один сам с собой, то меня может пронять и полная противоположность эстетическому – за живое касание моей семьи и безвременно умершей жены. Вот я случайно наткнулся на давнюю-предавнюю школьную тетрадку двухкопеечную. Крупным детским почерком на обложке написано: Сборник стихов “Дарю маме!”. Дочка лет в 9-10 написала:

Поздравительный

С днём рожденья мама тебя я поздравляю! Всего, всего хорошего я тебе желаю! Золотое слово есть одно Дорогая мама вот оно. Мама это радость, Мама это жизнь, Мама приносит радость (зачёркнуто, т.к. заметила повторение) счастье Куда не оглянись! Сбоку прицеплен припев: Золотое слово есть одно Дорогая мама вот оно Солнце светит ярче, Земли красивей Если рядом мама И я вместе с ней Золотое слово есть одно Дорогая мама вот оно В поле растут колосья Солнце горит огневой Всё же лучше мамы На свете нет ничего Золотое слово есть одно Дорогая мама вот оно

Я позвонил дочке, стал читать, и не смог. Спазм сдавил горло. Ибо это воспринялось не как искусство (условность), а как сама жизнь. А та сильнее действует, чем искусство.

Идеал же мой совсем не в семейственности. Да и не только мой, похоже, а россиян как нации такой, неэтнической. – Вот Окуджава-мещанин мимо нас и прошёл незамеченный.

И если в те же годы славы Окуджавы нам же нравились Биттлз: "Но лишь я в дом захожу, Я здесь уют нахожу”, - то нравились за неожиданный ритм (перевода мы не знали).

В перечне же у Жолковского есть и аж ницшеанские стихи (узнаю по вселенской скуке).

Продолжается музыка возле меня. Я играть не умею. Я слушаю только. Вот тарелки, серебряным звоном звеня, на большом барабане качаются тонко. Вот валторны восторженно в пальцы вплелись. Вот фаготы с каких-то высот пролились, и тромбонов трудна тарабарская речь, две вертлявые скрипки идут на прогулку между мной и кулисами по переулку, не сходя с музыкантских плеч... Все известно! Нельзя ли чего поновей? Не смычком -- по струне, например, а струною -- по стене, например... Или чтоб за стеною вдруг старательно старый запел соловей... Соловей?.. А нельзя ли чего поновей? 1964

Вот вам и мера набора Жолковского – эклектика.

*

Жолковский явно набирает материал, к чему-то готовясь повести. Я перейду сразу к тому.

Или нет. Нельзя без возмущения пройти мимо такого:

"…музыка просто отбрасывается…”.

Ну разве так можно?!. Она ж зачастую переворачивает смысл слов! “Гори, огонь, гори!”, например. Слова закоренелого преступника, а грустная интонация и мелодия обращают преступника во что-то совсем не то.

Возражение насчёт "теории поэтических миров” я отвергаю. – На чёрта теория, не соответствующая действительности?

*

"Мир Окуджавы дуален (характерная строчка — Спят тела, не спится душам) и символичен”.

Но таков (дуален) мир всякой артистичности и уж точно тогда, когда существует открытая Выготским художественность как противоречивость, при выражении подсознательного идеала. Доказательством тому является чуть не вся моя просветительская деятельность.

Насчёт слова "символичен” я не могу быть так категоричен, ибо мне не хочется уходить от символизма как стиля, обслуживающего один из типов идеалов – осуществящихся в сверхбудущем. Он у Окуджавы – один из 7-ми уже перечисленных.

*

"Он [мир Окуджавы] строится на концепции идеала, стоящего над тяжелой реальностью и позволяющего надеяться на его воплощение в ней”.

Если убрать слово "тяжелой”, то эта фраза характеризует вообще все типы идеалов. А я начинаю подозревать, что для Жолковского, - по крайней мере в разбираемой работе, - только символистский идеал и существует на свете, а других типов идеала нет.

Почему я убрать хочу слово "тяжелой”? – Потому что у дуальности (возьму слово Жолковского) оба полюса – хорошие, так сказать. Это не противоречие ведь, когда что-то – хорошо, а что-то – плохо. Автор (и читатель за ним) при таком сопоставлении склоняется к хорошему.

У Жолковского это ценностное определение одной из сторон происходит от привычки к выражению “почти в лоб”, к образному выражению. Которое не выражение противоречием. И это образное запросто может существовать наряду с противоречивым в одном и том же произведении. Важно только, чтоб оба движимы были одним и тем же идеалом, чтоб произведение было цельным. Ну так оно таким и бывает у талантливых и неврущих авторов. А то, что столь разные идеалы выявились у Окуджавы на столь коротком отрезке времени (в 50-60-е годы)… - Это, конечно, тяжёлый удар по мысли, что идеалы изменяются медленно. – Ну, значит, придётся думать, что настроения довлели над Окуджавой, они менее инертны.

Вопрос возникает, к чему тогда отнести "Мир Окуджавы”?

Может, дальнейшее знакомство с исследованием Жолковского ответит на этот вопрос. Может, и не ерунда – "теория поэтических миров”.

*

"Представление Окуджавы о condition humaine [состоянии человека] — в масштабе как человеческой жизни в целом, так и повседневных нужд рядового человека – далеко от легкомысленного оптимизма. Отрицательный баланс реализуется либо просто как 'тяжесть жизни', либо с заострением до 'нехватки, непреодолимости'”.

У меня был товарищ… (был, потому что умер уже). Он, помню, мне приводил пример храбрости – своего соседа-ребёнка. Тот запросто мог выбраться на мостовую улицы, не боясь машин. Так он был дебил.

Что-то подобное (я очень извиняюсь) есть при выражении такого типа идеала, который бывает в произведении трагического героизма. Наивный оптимизм.

Именно его вы слышите в мелодии и манере исполнения песни “Живописцы” (читать и слушать тут). Это единственная вещь в моём тексте, что сначала по сию строчку, которая отнесена мною именно к такому типа идеала. А лёгонькое такое исполнение есть образ аж идеала в данной песне.

И к такому идеалу неприменимы процитированные рассуждения Жолковского про "далеко от легкомысленного оптимизма”.

Можно, конечно, сказать, что 'тяжесть жизни', отсутствующая в “Живописцах” (ну не "листья к ноябрю” считать же негативом, когда я вывел их живописность; не "Мостовая пусть качнётся”, раз "как очнётся!”), - так вот можно сказать, что отсутствующая 'тяжесть жизни' есть минус-приём: эта тяжесть есть именно в жизни, что не в песне, а в песне ПОДРАЗУМЕВАЕТСЯ.

Зато Жолковский, по-моему, до минус-приёма не доходит, раз и музыку опускает. Он только с цитируемым имеет дело. И не замечает, подходя гамузом, выражения Окуджавой иного идеала, чем тот, на какой нацелилось подсознание, наверно, Жолковского (что заставляет его быть слепым и глухим к иному, существующему у Окуджавы).

То же “фэ” Жолковскому можно сказать и по поводу, например, стихотворения “Строитель, возведи мне дом…”. Разве можно счесть "заострением до 'нехватки, непреодолимости'” такой негатив в стихотворении: "по схемам”, “по стандарту”? А ведь тут выражается философия быстрой достижимости идеала, т.е. "легкомысленного оптимизма”. “рискуя” - это ведь именно легкомысленность.

Спасает Жолковского только то, что легкомысленных, так сказать, философий жизни мало. Из, грубо говоря, семи – только две.

Поэтому я могу спокойно пропустить то, как он ломится в открытые двери демонстрации отрицательного начала. Оно у большинства творцов присутствует. И на этом пути Жолковский "Мир Окуджавы” не определит.

То же, собственно, относится и к положительному началу. И тоже можно пропустить для возражения.

*

"Окуджава как бы перекидывает мост от чистых коммунистических идеалов советской поэзии через либерально-демократические настроения послесталинской эпохи к возрождающейся в недрах советского общества христианской этике и новой религиозности. Тем самым он предстает как пророк того "исторического компромисса" и даже союза между коммунизмом и церковью, надежды на который периодически оживают то в Италии, то в Польше, то в Латинской Америке”.

Это тоже не относится такому экстремистскому идеалу, который выражен, например, в “Продолжается музыка возле меня” - ницшеанский.

Но, может, если вычленить из творчества Окуджавы нехарактерности типа воспевания мещанства или ницшеанства, да даже и гармонии типа Высокого Возрождения, как в “На Тверском бульваре вы не раз бывали” (см. тут), то и получится то, что определил Жолковский?

Пожалуй.

Даже такой экстремизм, как комиссары в пыльных шлемах в “Сентиментальном марше” (1957), смягчён. Даже в названии.

К Надежде там обращение. Той самой, о которой пишет и Жолковский:

"2.3. Проблемы медиации.

Хотя в оценочном плане Окуджава явно на стороне положительного полюса, медиация между полюсами имеет тенденцию к амбивалентности. Этому способствуют (а) неполнота оппозиции по 'категоричности'

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

3. МЕДИАЦИЯ: ВОСПРИЯТИЕ МИРА

Мотивы этой сферы распадаются по временному признаку на три группы.

3.1. Взгляд в будущее: надежды.

Едва ли не самое употребительное лексическое гнездо у Окуджавы образует

(31) надежда и ее производные…”.

Промежуточная была эпоха, эпоха отступления от 'категоричности'. Нечто противоположное эпохе наступления категоричности, революционности, с которой был связан Блок (см. тут, тут, тут и т.д.).

Поэтому категорически нельзя согласиться с выводом Жолковского:

"Что же касается стилистического воплощения этого идейного комплекса, то перед нами некая популярная версия символизма, с его аллегорическим просвечиванием идей сквозь земные оболочки и предпочтением всего прошлого, будущего и надмирного — настоящему. Аналогия подкрепляется и более непосредственными сходствами образного репертуара Окуджавы с блоковским (прекрасные дамы, рыцари, сказочные, средневековые и игрушечные персонажи, музыка, голубой колорит и т. п.)”.

1 января 2015 г.

20.12.2015
20:49

Мельник против Куваева и Сурина в своём фильме "Территория".

14.12.2015
20:13

Что "сказал" Поллок.

13.12.2015
14:32

Что замалевал Малевич.