|
08.07.2015
08:31 |
Я в провале?
Меня занесло абсолютизировать, что от древней повторяемости, лежащей в основе музыки и поэзии, в настоящее время в стихах, рождённых вдохновением, сохранилась звуковая повторяемость согласных по Брику: Д-Дь-Т-Ть, В-Вь-Ф-Фь, М-Мь-Н-Нь, Л-Ль-Р-Рь, З-Зь-С-Сь, З-Ж, Ш-Щ-Ч, С-Ш, Х-Г-К, Б-Бь-П-Пь, Ж-Ш.
А в “Выхожу один я на дорогу”?
| |
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
С пит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Тёмный дуб склонялся и шумел.
1841 |
Повторы есть. Только не одних лишь согласных. – Я их выделил (смотрите выше).
В первой же строчке есть палиндром: один я на до…
Но на душе смутно.
Почему?
Может, потому, что страстно хочется найти, чем искусство отличается от неискусства. Хоть понимаешь, что этим интересовались тысячи лет и глупо – кому? – мне! – найти этот способ. Глупо… Как и Лермонтову глупо было мечтать о летаргическом сне такой длительности, чтоб за такой время мир бы радикально изменился к лучшему… Глупо, а вот взял и позволил себе, и это сделало стихи народной песней. – Мало ли гениальных стихов, в не их так принимает народ… - Так может, если и я по-глупому расковано себя поведу…
Мечты, мечты, где ваша сладость?
А может, потому смутно на душе, что как-то грубо это: такой простой критерий принадлежности к искусству? Ведь и графоманы умеют, войдя в раж, писать стихи с нерифменными звуковыми повторами.
Или встрепенуться?
Ведь у Лермонтова ж в этом стихотворении повтор “л" явно вызван словом “любовь”. Он значим. А не так, как все-все остальные повторы.
Ведь это “любовь” превращает стихотворение Лермонтова, вообще-то, маньериста своего времени, в исключение. Маньеризм же настолько не переносит отвратительную действительность, что образы там оказываются связанными "со смертью, гниением, разложением, болезнью” (Аникст http://www.bookol.ru/dramaturgiya/tragediya/50184/fulltext.htm) и у Шекспира, и у Достоевского. А тут – тишь, гладь…
Только не Божья благодать.
Шекспир Гамлета раздвоил, дав ему друга Горацио, который тоже, как и Гамлет, собственно, хочет немедленно уйти из этого мерзкого мира. Но как тогда победит благо в сверхбудущем, - рассудил Шекспир (или его подсознание), - если и Горацио покончит с собой? И вот по воле Шекспира Гамлет просит Горацио, и тот соглашается остаться, чтоб рассказать всю правду об Эльсиноре. Понимай, она, сохранённая в веках, поможет людям исправиться.
А Лермонтов для этого же придумал летаргический сон. И – снящийся сон в этом сне.
Но это ж – “в лоб” выраженный идеал получился! То “в лоб”, которое превращает обычно произведение из искусства в иллюстрацию.
Так спасение от такого вывода я вижу не просто в подсознательности происхождения повтора “л" в последнем четверостишии, а в значимости этого повтора для такого, маньеристского типа, идеала, идеала сверхбудущего блага.
Почему слово “спасение”?
Потому что это не шутка – объявить такое произведение иллюстрацией знаемого, а не искусством. Которое есть езда в незнаемое.
Кстати, и у Маяковского, нарывающегося темой своего стихотворения “Разговор с фининспектором о поэзии” (темой обычной трудоёмкости поэтического деяния), именно повтор этого "з/с”, значимого из-за связи с поэ зией и незнаемым, и превращает то стихотворение в искусство.
И на Лермонтова, и на Маяковского слишком давила страсть к публицистике, чтоб пришлось, вот, мне так спасать, извините, их доброе имя.
Но не может, скажете, быть, чтоб стихотворение стало аж народной песней потому, что в ней есть неосознаваемый повтор “л” от слова “любовь”.
Может, - отвечу. Народ-то – христианский. С идеалом – в благом сверхбудущем, пусть и бестелесном. Да, воскрешённый там. Но за то, что не покончил с собой от плохой жизни тут. Вот и у Лермонтова лирическое “я” ведь не покончило с собой. Соблюдено главное условие прощения и воскресения в загробной жизни. Все не без греха, и будут прощены. Но только надо не кончать собой.
Лермонтов это условие в стихотворении выполнил.
(И Шекспир выполнил. Его Гамлет нарывался на смерть, но не покончил собой и Горацио отговорил.)
Для лучшего уяснения этого стоит сравнить эти нюансы с картиной “Офелия” (1852) Миллеса.
Вроде, тот же сюжет, что у Лермонтова. Как живая лежит на воде Офелия. Но. Про неё мы знаем, что она совершила этот тяжкий грех – утопилась. Любимый разлюбил, отца – убил… А такая ли любовь тут витает, как и у Лермонтова? – Нет. У него – какая-то не противоречащая христианским ценностям. А тут – противоречащая.
Но любовь ли тут?
Любовь, любовь. Достаточно обратить внимания на натурализм изображения. Так рисуют при любви. Любовь – художника.
Но к чему, к кому?
К антихристианской ценности. К чему-то пробуддистскому. К бесчувствию, которое может оставаться безразличным к любому злу рядом в этой жизни. Это – как бы пассивное ницшеанство. Миросозерцание противоположное и христианству и тому, безрелигиозному, что вдохновило Лермонтова (и было возлюблено народом, т.к. очень похоже на христианство).
Миллес относится к прерафаэлитам. Они, мол, против Рафаэля, против Высокого Возрождения, против которого был и монах-диктатор Флоренции, сжигавший картины с голыми фигурами. Но прерафаэлит в последней глубине против и христианства. Они – за некое приятие Зла на земле практически.
Для того и Офелия была избрана Миллесом в объект изображения, а не Гамлет (тот не входил в контры с христианством).
Резко говоря, Шекспир и Лермонтов – за итоговое Добро, а Миллес – за Зло, чем практически выглядит позиция над Добром и Злом, тот же буддизм, скажем (в чём буддисты не признаются, а, наоборот, выпячивают своё миролюбие и т.п.).
Вот теперь, думаю, ясны предпосылки любви русского народа к этим стихам Лермонтова.
Любовь же сама – за массу достоинств. Но – это всё достоинства прикладного искусства, обеспечивающие усиление заранее знаемого переживания: мечты о загробном воздаянии за земные страдания.
7 июля 2015 г.
Что говорят об этом в Дискуссионном
клубе?
| 325400 |
2015-07-08 13:43:19 |
|
|
|
-
|
- - Поэзия – езда в незнаемое.
- В данном случае незнаемое было в том, чтоб сделать стих отличающимся от пушкинского (орнаментально-воздушного („глуповатость“, по выражению Пушкина)): необходимо было сделать «стих как таковой — менее заметным; надо было усилить эмоциональную и идейную мотивировку стихотворной речи, чтобы заново оправдать самое ее существование» (Эйхенбаум. http://feb-web.ru/feb/lermont/critics/eich24/eich24.htm ). Вот и так мало звуковых повторов.
Не превращение ли это неприкладного искусства (выражающего подсознательное) в прикладное (усиливающее заранее знаемое переживание)?
Нет. И вот почему.
Живой пример.
Родственник мне посоветовал зарегистрироваться в фейсбуке, чтоб увеличить посещаемость моего сайта. Я его спросил, как это фейсбуку удастся сделать. И он мне не смог объяснить. А сам он пользуется фейсбуком по часу в день и доволен им больше, чем другими соцсетями, потому-де, что в фейсбуке больше народу. Он любит фотографировать, рассылать фотки и получать реагирование на эти рассылки.
Я это – для иллюстрации такой фразы:
«Понятия, которые мы имеем, далеко не всегда доступны нам во всей своей полноте. Мы каким-то образом умудряемся жить по этим понятиям, использовать их, причем весьма тонко, и не владеть ими. По крайней мере, не владеть в том смысле, чтобы легко и ясно высказывать эти понятия… понятия живут не в той части или не в тех слоях сознания, в которых я полностью хозяин. А хозяином я почему-то ощущаю себя там, где могу все ясно и просто рассказать, выразить словами» (Шевцов. http://bookap.info/okolopsy/shevtsov_arandreev_sanych_skomoroh_osnovy_nauki_dumat_kn1_rassuzhdenie/gl67.shtm).
Не приближаемся ль мы к чему-то, если и не подсознательному, но всё же?..
Дальше.
«Второе, что бросается мне в глаза — это моя зависимость от слова… Когда я начинаю разбираться в тех самых понятиях, про которые только что мог лишь мычать, не в силах связно высказать и пары слов, выясняется, что каждое из них уложено во мне в виде множества отдельных образов, каждый из которых можно назвать воспоминанием. И внутри этого воспоминания все наполнено речью, только не моей, а тех, кто в то время поразил мое воображение, из-за чего я и понял, что это понятие надо иметь. Иначе говоря, понятия вовсе не беззвучны внутри себя. Они — культурно-исторические образования, то есть сложные сочетания множества образов. Изречь же их трудно потому, что они противоречивы или плохо мною продуманы и осознаны» (Там же).
Но для выживания в жизни годятся. То же и с рассуждением.
««Мне говорили, что некоторые из вас рассуждают так: зачем добиваться высшего балла на выпускных экзаменах, все равно в вуз не поступать, а идти в армию. Такое рассуждение абсолютно неправильно. М.Калинин. О коммунистическом воспитании».
Всесоюзный староста явно не оценивает то, как ведется рассуждение молодежи. Кстати, с точки зрения рассуждения, оно безупречно, хотя и лежит совершенно вне полей логики… Дедушка говорит о том, куда надо рассуждать, чтобы быть правильным и получить высший бал социального винтика…» (Там же).
На противоречии между рассуждением бытовым (живым, по словоприменению Шевцова) и логичным и построено стихотворение Лермонтова.
«Мы очень часто недовольны своей способностью рассуждать. Почему? Потому что всегда найдутся люди, хотя бы школьные учителя, которые придумают задачу, которую мы не можем решить и ощущаем себя тупыми и несообразительными. Это ощущение знакомо каждому. Мы все попадали в ловушку трудных задач, когда чувствовали, что совсем не можем провести рассуждение.
Обратите внимание на эти воспоминания: они почти всегда связаны с искусственными задачами и хранят боль и неуют именно от таких проверок. И очень редко мы помним это неприятное ощущение в быту. Даже, может, и совсем не помним. Как будто для обычной жизни нам нашего рассудка хватает с лихвой.
При этом мы знаем про себя, что частенько оказывались и в дураках и, как говорится, «в пролёте», то есть попадали в беду по собственной глупости. Но это почему-то не связано с болью от неспособности проделать рассуждение.
…по нашим ощущениям наша способность рассуждать действительно вполне достаточна для той жизни, что мы ведем» (http://bookap.info/okolopsy/shevtsov_arandreev_sanych_skomoroh_osnovy_nauki_dumat_kn1_rassuzhdenie/gl68.shtm#sel= ).
«…живое рассуждение нужно не ради спора или победы над другим человеком. И поэтому ему не нужна истина, как знак качества одного из участников беседы.
Живое рассуждение возникает тогда, когда нужно сделать что-то сложное, что надо обсудить заранее. Рассуждение в жизни чаще всего оказывается обсуждением и принятием решения. Во время него, конечно, можно расспориться и даже рассориться. И это как раз тот случай, когда требуется доказать, кто прав, из которого и рождалась когда-то логика.
Но чаще всего спорами кончаются лишь так называемые «пустые рассуждения». Рассуждения на темы не очень жизненные, отвлеченные. Рассуждения о деле являются сотворчеством, чего никогда нельзя сказать о логических рассуждениях…
…как раз те рассуждения, из которых может родиться логика или любовь к рассуждению ради рассуждения, и пресекаются в жизни. Приказ надо выполнять без рассуждений! Что это значит? Выключает ли это требование рассудок?
Нисколько. И даже наоборот! Просто вдумайтесь: после того, как вы получили приказ, можете ли вы его выполнить без рассуждения? Никогда. Приказ — вещь короткая. И никогда не расписывающая путь или образ действия в подробностях. Чтобы его выполнить четко и верно, как раз надо рассуждать, продумывая дело.
Тогда о каких рассуждениях речь? Куда запрещено пускаться, когда появился приказ? Если есть рамка, из которой нельзя выходить, или колея, по которой надо пройти к поставленной цели, значит, мы определенно имеем одно рассуждение, ведущее к этой цели или обеспечивающее выполнение этой задачи.
Пуститься в рассуждения — это явно не пуститься в ЭТО рассуждение. Это пуститься в иные рассуждения, вне колеи и за границами рамки. В сущности, пуститься в рассуждения, получив приказ, это — пуститься в поиск возможностей, как приказ не выполнить…
Пуститься в рассуждения — это каким-то образом сбежать от настоящей жизни» (http://bookap.info/okolopsy/shevtsov_arandreev_sanych_skomoroh_osnovy_nauki_dumat_kn1_rassuzhdenie/gl69.shtm).
Настоящая жизнь в лермонтовские времена была так называемая николаевская реакция, а шире – мещанство, даже и в кавказской войне. Что для Лермонтова настоящей жизнью никак не было, хоть он воевал браво. Это делало его «я»-представляемое, выставляемое напоказ, где впереди была скорая смерть, тем паче, что царь распорядился, чтоб его использовали исключительно на передовой. Эта настоящая жизнь подразумевается, в тексте её следов нет. Она обыкновенная, и её все и так знают.
Другая настоящая жизнь в ту же николаевскую реакцию было бросить служить, уехать в своё имение, быть только писателем. Это – второе «я», динамическое, так называемое, каким я поставил себе целью быть. И это голос второго «я» слышен в словах: «Что же мне так больно и так трудно?». Это голос боязни смерти.
Побег от обоих «я» и представлен в стихотворении.
Другое дело, что этот побег оказался цитируемым и потому легко усваиваемым верующим в спасение народом, имеющим почти такой же идеал. Тем паче любимо это всеми, что заражает процесс высвобождения слов из состояния невыраженности понятия в состояние выраженного, и выраженного всё более ясно.
«В процессе медитации человек как бы пробивается к сокровенно-глубинному пласту своего существа, к своему так называемому высшему "я"» (http://priroda.inc.ru/meditaziy/meditaziy1.html).
Только у обычного медитирующего процесс происходит, скажем, молча. А Лермонтов его выставил напоказ в привлектельной форме. Плакальщицы заражают других людей плачем, а Лермонтов – продиранием к высшему «я».
У Леромонтова - прикладное искусство. Потому искусство, что родом продирание из чего-то, близкого к подсознанию.
|
- - Не убеждает.
- Хорошо, поищем ещё.
А вот и нашёл. У того же Эйхенбаума, который оправдал у Лермонтова незаметность стиха, как самоценности, умеющей выражать подсознательное, ради усиления знаемой эмоции. Последнее вело Лермонтова к сообщению стиху мелодичности. (А песня – это ж самый яркий представитель прикладного искусства, второсортного. В СССР иных поэтов-песенников аж не принимали в Союз писателей. Дебренёва, скажем, Фатьянова, Овсянникову. Чиновники от культуры, хотевшие от поэтов содержательности, мало её видели у поэтов-песенников, работавших на выражение известных чувств. Иное дело – создатели авторской песни, у которых с содержательностью было всё в порядке, но она была оппозиционная к власти, и потому их – Высоцкого, например – тоже не принимали в Союз писателей. Лермонтова с его «Выхожу один я…» и известной музыкой на эти стихи, если б он жил в СССР, тоже б не приняли – за пессимизм.)
Музыкальность этого стихотворения заключается, во-первых, в трехдольных размерах:
«„один я | на дорогу“… „с звездою | говорит“… „в сияньи | голубом“… „так больно | и так трудно“… „от жизни | ничего я“… „свободы | и покоя“… „забыться | и заснуть“… „склонялся | и шумел“…» (http://feb-web.ru/feb/lermont/critics/mel/mel-001-.htm).
Во-вторых:
«Для мелодического впечатления очень важно и то, что каждая строка образует здесь целое предложение, результатом чего является напевная монотония с естественным повышением к третьей строке и нисхождением на четвертой… в первой и третьей строфе, которые и корреспондируют друг с другом, как мелодические повторения» (Там же).
В-третьих:
«Вторая строфа развивает в последних двух строках вопросительную интонацию напевного типа, с характерным и хорошо знакомым нам рисунком (Что же мне...? Жду ль... жалею ли...?). Примыкая к первой и заканчиваясь этими вопросами, вторая строфа образует частичный каданс, сильную композиционную паузу» (Там же).
В-четвёртых:
«…характерное нарастание к концу, сливающее две строфы в одно синтаксическое и мелодическое движение — знакомый нам прием. Обратим внимание и на то, что в последней строфе предложения занимают уже по две строки — это подготовлено предыдущей строфой. Получается развернутый мелодический каданс» (Там же).
В-пятых:
«…размещение повторяющихся союзов „чтоб“: сначала они идут подряд и стоят в начале строк, напрягая интонацию» (Там же).
В-шестых:
«Апогей этого подъема оказывается на первой строке последней строфы и подчеркнут повторением (Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея) — после него наступает нисхождение…» (Там же).
И т.д., и т.д.
Понимаете, что такие стихи не могли не стать песней.
И дело не в гениальности их как поэтического творения.
«„Выхожу один я на дорогу“ — принадлежат именно к числу этих „ослабленных“ стихотворений. В них нет этой скульптурной судорожности, они кажутся живыми, но за то вместо крови в них течет какая-то лимфатическая жидкость — и жизнь их призрачна. Так, под руками Лермонтова русская поэзия, с одной стороны, каменеет и, в своей преувеличенной напряженности, имеет вид жуткого паноптикума, с другой — превращается в группы бледных теней, черты которых напоминают что-то из прошлой, некогда бившейся в них жизни. Это не оценка Лермонтовского таланта, а толкование его исторической судьбы, его роковой миссии» (Там же).
Дело – в музыкальности стихотворения. А теперь ещё – и в том, что все знают эту музыку. И сила их двойного воздействия такова, что не гениальным это произведение язык не поворачивается назвать. Слушая пение, запросто и прослезиться.
Но если, повторяю, это и произведение искусства, то потому, что все эти музыкальные черты, по-моему, подсознательного происхождения.
Почему мне так кажется? Потому что Лермонтов не имел музыкального образования. Он просто что-то в музыке очень любил, и что-то очень его впечатляло.
|
- - Тоже мне авторитет - Эйхенбаум.
- Но против найденных им фактов музыкальности не попрёшь. Другое дело, если он, формалист, объясняет необходимость Лермонтову отличаться от поэзии Пушкина (с её глуповатостью) и от всей последовавшей за Пушкиным русской поэзии как необходимость обновления поэзии.
На самом деле Лермонтову отличаться надо было по соображениям духа. Ему не надо было отличаться от пушкинского каменноостровского цикла. («Когда за городом, задумчив, я брожу...» - чем это не «Выхожу один я на дорогу…»?) В том цикле Пушкин был – я это так назвал для себя – символистским реалистом. Символистским – потому что в сврхбудущее идеал Пушкина унёсся. Реалистом – потому что только вот тут, рядом видимое изображает.
Но русская поэзия, подозреваю, не за этим Пушкиным бросилась. Пушкин-реалист потерял популярность при жизни своей. Большинство его ценило как романтика. А пассивные романтики – успокоенные. Они нашли спасение в побеге от жизни в свою внутреннюю жизнь и довольны. Лермонтов таким удовольствоваться не мог. Его идеал был не в себе, а в сверхбудущем, благо`м для всех. То есть снаружи. – Вот из-за чего ему нужно было отличаться от большинства.
И как художник он не смог совсем избавиться от порождённого подсознанием. И им явился ритм.
Это совершенно объективная штука. И если её нашёл пусть даже и формалист Эйхенбаум, то он это нашёл, и спасибо ему.
И он нашёл, что Лермонтов нашёл для своей медитации ритмическую необычность для русской поэзии.
«Стихотворение написано пятистопным хореем
Вы-хо жу о дин я на до ро-гу
/ - / - / - / - / -
— размером, которым никогда не пользовались ни Пушкин, ни Жуковский. У Тютчева есть одно стихотворение, написанное этим размером („Вот бреду я вдоль большой дороги“), которое датируется 1864 годом и потому не имеет отношения к вопросу об источниках Лермонтовского стихотворения. У самого Лермонтова имеется, кроме этого, только одно (тоже 1841 г.), написанное пятистопным хореем — „Утес“ (Ночевала тучка золотая), но ритмическое строение его довольно сильно отличается от „Выхожу один я“ и создает иное впечатление. Ритм в стихотворении „Выхожу один я на дорогу“ отличается, во-первых, строгой цезурностью [пауза] — во всех строках мы имеем мужскую цезуру [пауза после ударения] после второго ударения, которая неизменно поддерживается синтаксисом:
Выхожу | один я на дорогу;
Сквозь туман | кремнистый путь блестит;
Ночь тиха; | пустыня внемлет Богу,
И звезда | с звездою говорит.
В небесах | торжественно и чудно.
Спит земля | в сиянье голубом...
Что же мне | так больно и так трудно?
Жду ль чего? | жалею ли о чем?
Уж не жду | от жизни ничего я,
И не жаль | мне прошлого ничуть;
Я ищу | свободы и покоя;
Я б хотел | забыться и заснуть...
Но не тем | холодным сном могилы...
Я б желал | навеки так заснуть,
Чтоб в груди | дремали жизни силы,
Чтоб дыша | вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, | весь день мой слух лелея,
Про любовь | мне сладкий голос пел;
Надо мной | чтоб вечно зеленея
Темный дуб | склонялся и шумел.»
(http://feb-web.ru/feb/lermont/critics/mel/mel-001-.htm).
Так я, в отличие от Эйхенбаума, зная коренное отличие Лермонтова от окружения по идейной направленности, что могу вывести из такой исключительности размера и ритма? – Что это у Лермонтова образ его исключительного мироотношения (неправославного сверхбудущего спасения). Причём, если паузу после первых трёх слогов каждой строки с ударением на последнем слоге и поддержку паузы синтаксисом – это ещё можно отдать сознанию поэта (раз он так пунктуально по всему стихотворению выдержал принцип), то выбор пятистопного хорея как исключительности – работа уж точно подсознания. – Надо ж иметь в голове как-то актуализированными сотни (если не тысячи) русских стихов, чтоб выбрать не встречавшийся ни у кого размер. – Это может только подсознание.
Ну, а раз ещё и это родом из подсознания, то и это свидетельствует о принадлежности стихотворения к искусству, а не неискусству.
|
| 325628 |
2015-07-14 11:02:48 |
| Куклин
|
|
- Странно все-таки это все – формальное и неодушевленное в поэзии, именуемое то ли литературоведением, то ли языкознанием. Вся литература русская у вас зафоромалинена, расчленена и по полочкам разложена, спрятана от глаза людского, доступна только вами избранным. Некоторые ваши предложения просто трудно понять: то ли себя возносите над Эйхенбаумом, то ли его над собой. А Лермонтов где-то только под ногами трепыхается, как червяк, на которого наступили на асфальте. Утверждаете, что в подсознание поэта влезли, уловили особенности творческого процесса в его голове – и при этом видите в нем Анти-Печорина. А ведь был Миша в жизни, утверждают современники, таковым вот мизантропом и говнюком, как Печорин. Ведь Мартынов был его единственным другом, а не нашел ничего лучше, как убить поганца. Секунданты бросили Лермонтова умирать под проливным дождем на фактически скале - до того Миша им был не мил. И при этом, поэт исключительно гениальный. Я его «Молитву юнкера» по сию пору то и дело вспоминаю. Остроумное, озорное сочинение, с глубокой мудростью в конце. Такого, с точки зрения Эйхенбаума, Лермонтов-мизантроп написать не мог. А фиг вам – написал.
Вам бы по сторонам оглянуться, пирорецензировать стихи того же Скифа-азиата. Ведь зело талантливый поэт, многогранный, а критики внимания на него не обращают. Только всякая фальшивая муть типа главного юриста фашистской Украины шельмуют Скифа дебильными словами и выражениями. Так ведь Домбровские приходят – и уходят, как волны прибоя, их мнения о поэзии – не в счет. А у вас есть читатели и даже почитатели, вам верят даже профессиональные литераторы. Почему же тогда вам ни заняться непосредственными обязанностями критика, а не перебором сотлевших останков эйхенбаумского словоблудия?
Я почему-то уверен, сегодня ни один российский преподаватель ВУЗ-а не помнит и не чтит Эйхенбаума, а уж про школьных учительниц и не говорю. Эйхенбаумы могли существовать только в Советском Союзе. Для пары-другой сотен интеллектуалов-славистов, выпендривающихся друг перед другом на страницах специальных журналов под грифами НИИ. В рациональную эпоху постсоветского периода их мысли ощущаются молью, не осознаются, а умерщвляются. Вам было, по вашему признанию, скучно на уроках литературы в школе. Теперь вы прилагаете колоссальные усилия для того, чтобы было скучно читать вас на ДК.
|
- Куклину
Окстись, Валерик! То ты моих прадедов обзывал белогвардейцами, теперь за пращуров взялся! Странная у тебя тяга к клевете! Это врожденное или приобрел с германским гражданством на Россию и россиян клеветать? Команы (кумандинцы) мне по матери ближайшие родственники.
"Нет, Владимир Михайлович, слез у половцев быть не должно хотя бы потому, что в битве на Калке их не было. Русская орда из нескольких князей там встретилась с передовыми отрядами татарской орды – и проиграла сражение."
Возьмем Костомарова, посмотрим, что там о половцах-команах:
"Половцы выступили под руководством воеводы Мстислава Удатного — Яруна."
"Еще мне не нравится то, что художник обратил внимание на позор Руси, которым была Калка." Отчего же позор?! Обыкновенный эпизод верного служения интернациональному долгу. Вот тогда это и началось! Почеши репу, вспомни походы русских войск на выручку австрийцев или болгар, или друзей социалистов-коммунистов. И свойственикам помочь хотели! Каждый русский князь - сын или внук половецкой "принцессы". Элиты, половецкая и русская, к нашествию Батыя успели переплестись в кровно-родственных связях. Знать должен, что ни один династической спор русских князей в 12 веке без участия щуринов из степи не решался.
А про болтуна - это в точку самую! У тебя как раз то самое состояние: 700 слов! Уморить можно бедного ребенка такой болтливостью! Счетчик включаешь?
"Царю небесный! Спаси меня от куклинизма, как от огня! От маршировки меня избавь... Я, царь небесный, хорош уж тем, что как Куклик болтливостью - не надоем"
Стишок этот открывал толстенький том хрестоматии для семилетних школ образца 40 -годов. Потому Валерик и помнит его. А дальше не заглядывал, обошелся предисловиями.
|
| 325653 |
2015-07-14 22:00:23 |
| Куклин
|
|
- бракодабру
Про то, что твой прадед был офицером колчаковской армии, ты сам писал в беседе по статье Горького о крестьянстве и костил деда моего, воевавшего с колчаковцами в партизанском отряде красных. То есть выдумки моей нет, есть твоя забывчивость.
Но что Лермонтова пролистал - это хорошо. Плохо, что переиначил. Это неприлично, свидетельствует о твоем низком интеллекте и плохом воспитании - и только. Я тебя проощаю.
Говоришь, в хрестоматии 1940-х годов "Молитва юнкара" была? В какой хрестоматии? Под чьей редакцией? Я в свое время занимался колллекционированием школьных учебников - и хрестоматии по русскорму языку образца 1940-х годов не встречал. Да и не слышал о таковой ни разу. Тогда печатал ОГИЗ толстенные тома русских кассиков форматом А-3 на газетной бумаге с текстом в две колонки. Обложка была картонная, клей плохорй - через сорок лет многие тома, особенно Белинского и Достоевского, расспылись на тетрадки. Потому что нитки там были замечательные. А хрестоматиии по литературе для школьников стали печатать, как мне известно, только при Хрущеве. Лермонтова там больше "Мцыри" печатали, потому я его подюборки не читал. Эту поэму я с четвертого класса наизусть знаю. А вот "Песнь о купце Калашникове" как-то не легла на душу, хотя и читал не раз, в том числе и в хрестоматии 1959 года издания издательства "Учпедгиз", в которой "Молитвы юнкера" уж точно не было.
То есть врешь ты все, облаиваешь по привычке гаввкать на Куклина. Мелко, пошло, глупо
|
- куклину
Ой как ты прав, Валерик! То не хрестоматия была, а однотомник лермонтовский! И открывался молитвой юнкера.
Еще тебе для размышлений: вот ты половцев оболгал, а они спасли Киев еще в то времечко. Если бы не четыре сотни половцев против десятка тыщ мадьяров, в Киеве бы заговорили на венгерском. И, вероятно, надолго!
Это я к тому, чтобы не спешил лгать! Это нехорошо есть! Тебя знакомили с этой доктриной в ДД, боками помнить должен.
Что до дедушек-белогвардейцев, так ты не в состоянии понять простой вещи: одно дело участвовать в походе на красных, - другое дело оказаться в убегающей от палачей толпе. От красных бежали даже узники колчаковских узилищ, как мой прадед, вкусивший прелестей тюрьмы в Томске, но не пожелавший разделить участь старшего брата, поверившего правительству РСФСР, вернувшегося на родину, чтобы, такие как ты "идейно грамотные" его расстреляли.
Думаю, что Лермонтову безразлично: любит ли какой-то куклик "Песню о купце Калашникове" или не любит. И всему белу свету тоже глубоко плевать на кукликовские предпочтения. Мог бы и не утруждать себя подобными сообщениями.
Побереги силы для уборки урожая репы! И на заборах не расписывайся! Иначе кто поверит, что у мелкого хулигана куклин лексикон ширше всего лексикона Пушкина и Лермонтова с Некрасовым вместе взятых?
Береги себя, Валерик! Захочется поржать над какой-нибудь глупостью, полюбоваться на припадки мании величия или просто на мизерабля, наведаюсь.
|
|
- со-кровь-венное
в-рем-я меря бремя
|
| 325685 |
2015-07-16 05:31:59 |
|
|
|
- кони-стремя-стремнина-поток-течение
|
| 325686 |
2015-07-16 05:32:35 |
|
|
|
- чёт-нечет
|
| 325687 |
2015-07-16 08:29:45 |
| Куклин
|
|
- бракодабру
кака желожь в моих словах была? Это я тебя на фактической лжти пойсвл - и не обиделся. И сейчас не обижаюсь. При чем Калка и мадьяры? Да и не было у мадьяр никогда достаточно сил для того, чтобы под себя\ степь украи нскую подмять. Они с Волги через эти степи проскочили, за Карпатами спрятались, чтобы выжить в этом лютом мире бракодабров. А Киев всякие там столько раз зщахватывали, чято и не перечислишь. У Киева всегда была только одна настоящая угроза - Галиция. Всяките тамошщни е галицийские князья со вроемен Бояновых и по сей день на киевский престол метили. Ну, и что? Захватили - и укатили.Сегодня тоже уже монатки собирают, чтобы драпать.
И еще знаешь, что неприлично в твоем тексте? Это - стиремление перевести стрелки, как говорили мои ученики в 1980-х. Я сказал ВМ-у, что бой был не с половцами, а с татарами, а ты меня укорил за то, что я не сказал о том, что в войске одного из русских князей была сотня половцев и что неуместный к теме Киев подлвергался набеам мадьров. А что нже не вспомнил тогда о том, что СССР дважды сдавала гитлеровцам Киев и возвращала назад? Еще вспомни о том, что в огороде бузина, а в Киеве дядька, что Пастернак родом из Киева и растет у мепня в огороде, но стихов не пишет. Хоченшь состязаться в КВН школьного типа - кто больше знает? Так это место на ДК занято простым украинским фашистом Ваней. Он знает слова и понятия, о которых ты и не помышлял никогда.
Что до битвы на Калке, то у меня есть еще кое-какие соображения. Я их тут при случае напишу. Но не тебе. Там думать надо.
|
- Куклину
Н-е-ет, Валерик, ты сказал, что половцев на Калке вовсе не было! То есть врал как тот самый мерин!
Но дело не в этом! Как известно,нет в РП никакого человека Куклина! Есть фантом под ником "Куклин", есть даже старичок Валерий Василич Куклин, тот, что где-то на завалинке, возможно немецкой, а могеть быть и среди пустыни казахстанской, кости на солнышке греет, радуется жисти и не мечтает, не думает ни о чем, кроме вечерней кружки пива (кумыса)! Но ничего общего между фантомом и ВВК, кроме любви к пареной репе, нет. Тексты сочиняют какие-то "рабы-сочинятели". Оттого и разногласия повсеместно! Один одно ляплен, другой-другое! И все невпопад!Хоть бы почитывали друг друга, чтобы не завираться! Да "гордость" наемника -сочинятеля не позволяет перечитывать конкурента! Оттого фантом Куклин то ярый коммунист, то патриот, то ярый враг России, то нацист, то атеист, то сын православной церкви (божится на кажном слове),то еще черт знает что!
Вот Воложин, например, тоже фантом, но у этого ника "рабы" добросовестные, завираться друг другу не позволяют. А среди "кукликов" сплошные противоречия, внутренние раздоры, что сродни щизофрении, отягощенной неудовлевореностью либидо. Обновить бы надо состав сочинятелей, призвать к единодушию и внушить единомыслие (замуж бы выдать девок!)! Уж очень образ вылепили поганенько!
|
| 325743 |
2015-07-16 20:40:48 |
| Куклин
|
|
- бракодабру
Дурак ты, Саша. Тебе ли меня почитать за фантома, коли вместе со мной на лавочке во дворе Литинститута повезло на солнышке греться, фотографироваться там же, глядя на вход в дворницкую, в которой работал по уборке этого самого двора зжнаменитый Андрей Платонов. Сочиняешь очередную чушь?
А то, что я сказал о половцах, ты можешь прочитать в Архиве. Я прповерял. Сказал я то, что сказал: русские на Калке воевали не с половцами, а с татаро-монголами. Но вот подумал - и новую версию сам выдумал. Можешь ознакомиться.
Все остальное в твоем последнем письме - даже не ошибка в споре, а сплошная руганьб и скандал. Как у пьяной бабы, торгующей сивухой. Так нелшьзя, саша. Так поступать и говорить неприлично. Ты сам себя унижаешь, делаешьл посмешищем на ДК. Создается впечатление, что ты решил посвятить жизнь свою сочинением гадостей в мою сторону, матам и плевкам. И в чем первоос нова гнева твоего? В зависти всего лишь . Мелко все это. Не по-мужски. Да и редкая женщина до такого опустится. Разве уж совсем пропащая.
А ведь было время, когда ты пытался написать шедевр. Но не получилось. Быт заел, текучка, строкогонство в районке, интриги, козни, неумение отказаться ради высшей цели от льгот. Ты вот в Пушкинский заповедник ездил в командировку. А что ты из него вывез? А ничего. Ты даже крестьян тамошщних там не заметил. Потому и похоронил их. Ты и колхозы все похоронил. А они в России остались во многих местах - и процветают.э Ты Колчака патриотом Росиси почитаешь, а о нем пела вся Сибирь частушку в 1919 году: "Мундир английский, табак японский, язык французский, правитель омский". И прадед твой, ушедший за кордон с остатками полка колчаковского генерала Кпапеля, тут ни при чем. Наплевать тебе было на него, когда ты в КПСС вступал и голосовал за тех, кого назначала именно советская власть, а не каппелевцы. Прадеда ты полюбил, когда это тебе Горбачев и его приспешники велели. И сейчас очко за него рвешь потому лишь, что не приказано из Кремля разлюбить Колчака, а полюбить сибирских красных партизан, которые спасли Сибирь от интервенции США и Японии.
|
- Куклину
Валерик, все это я уже читал, вплоть до твоего вымысла о мой любви к Колчаку! Вздор тебя достойный!
Тут вот вопрос явился сам собой от чтения твоего детдома. Понятно,по времени сочинятельства, что написал всю эту остервенелость старый хрыч, побитый жизнью и друзьями-приятелями за беспардонность и самомнение. Однако, на всякий случай, спрашиваю: "Ты и в самом деле в младые свои годы именно ТАК чувствовал, так видел и так все понимал?"
Дело в том, что последственая беспрерывная остервенелость малолетки-подростка к окружающей действительности вещь в принципе невозможная. У подростка психика подвижная. А у твоего героя какая-то закоренелая, каменная ненависть к людям вне стен заведения, неизбывная и непреходящая. Совсем как у старого хрыча, обиженного жистью!
Мой герой уперся в это недоразумение и не движется уперод! Хоца, все же, исделать правдоподобное чадушко, чтобы читатель не нашел повода искать другие подобные глупости, а бежал куда мне треба. Разъясни!
|
|
