22.06.2019
13:39

Необычная статья

21.06.2019
08:53

Догадка

20.06.2019
08:51

Авантюррра

17.06.2019
12:54

По противоположности...

15.06.2019
20:30

Глубина

14.06.2019
12:07

Ругательное слово

13.06.2019
15:00

Злость

11.06.2019
09:24

Колоссальная недодуманность

10.06.2019
16:06

Жизнелюбие

Я (люблю с себя начинать), наверно, жизнелюбивый человек. Другое дело, что я особенно люблю мысль. Штука довольно сухая. Но я люблю. И поэтому вся остальная жизнь мне изрядно безразлична. Из-за этого я обречён на духовное одиночество. Я раз смешно напугал собою одного… Мы только-только познакомились – ехали в одном такси на научную конференцию, потом на ней и в перерыве общались. После перерыва он от меня сбежал. Он всё норовил рассказывать, как он, одинокий, себе готовит разную еду. А я – как я на это дело обращаю минимум внимания. Почему? – спросил он меня удивлённо. – Чем же ещё заниматься в наши стариковские годы? Я ответил что-то про писание искусствоведческих статей и массу труда, для этого необходимую.

И в рамках такого жизнелюбия я люблю жаловаться. В частности – на свой ум. – Вот, например, я не понял такое (а вы поймёте)?

"Сюжетностью я называю не просто наличие в стихотворении чего-то, что поддается резюмированью в немногих словах (вроде, например, “мне грустно”, “я влюблен”, “я умру”, “жить стоит”, “жить не стоит”, “утро за окном и во мне”, “за окном утро, во мне вечер”), а укорененность его в гораздо более сложном тематическом замысле, передаваемом довольно легко “своими словами” (но отнюдь не двумя-тремя), причем осуществленный этот замысел, этот сюжет, не меньше, чем сама словесная ткань, определяет поэтический смысл стихотворения, тот смысл, которого своими словами никак невозможно передать. Существует фельетонная сюжетность, губительная для лирики (и для поэзии вообще); ее не мало у Некрасова, но у него же, да еще у Анненского, у Случевского, есть и образцы настоящей лирической сюжетности. Она вообще редка… Непонимание Ходасевича сплошь и рядом бывает вызвано этим же самым смешением лирической сюжетности с фельетонной; точно также, как непонимание Некрасова, с той лишь разницей, что фельетонов у Ходасевича вовсе нет (различие сюжетов нисколько этому сходству непониманий не мешает). Нечувствительный к поэзии читатель судит о Ходасевич, как уже было сказано, по сюжетам, а чувствительный объявляет, что сюжеты мешают ему чувствовать поэзию. Этим он, однако, лишь дает нам знать, что восприимчив исключительно к бессюжетной лирике” (Вейдле. С. 43-44).

Я это всё пишу в надежде, что процесс писания сам по себе меня организует так, что я всё-таки пойму.

Вы заметили: я подчеркнул два места? – Совсем меня они возмутили. Так как всё-таки: можно или не можно передать своими словами лирическую сюжетность?

У великих бывает, что их заносит. А редакторы из-за их величия не рискуют в их текст вмешиваться. И – мы получаем абрактабру.

Для конкретности перепишу и стихотворение Ходасевича, по поводу которого идёт речь у Вейдле.

	Перешагни, перескочи, Перелети, пере- что хочешь – Но вырвись: камнем из пращи, Звездой, сорвавшейся в ночи... Сам затерял - теперь ищи...   Бог знает, что себе бормочешь, Ища пенсне или ключи. Весна 1921, 11 января 1922

(Три четверти года прошло от начала писания этих 7 строк до окончания! Через полгода он уехал из СССР в эмиграцию и больше никогда не вернулся. Но и там ему было очень плохо. Так что речь об улёте вообще в иномирие, метафизическое, ницшеанское, принципиально недостижимое, но как-то достижимое в миге творчества, ибо миг есть образ то ли Вечности, то ли Вневременья. – Написал это, ибо разобрался с другими его стихами.)

Теперь так… Понимание идеала ницшеанского типа (у художников от постимпрессионизма и кубизма до сюрреализма, экзистенциализма и абстракционизма) как метафизического и антихристианского (вообще антибожеского) иномирия не принято научным сообществом. Им пользуюсь, можно сказать, я один – для намёка на то, что организует произведение из подсознания как идеала, не данного сознанию.

Так, может, этот намёк и есть то, что Вейдле называет лирической сюжетностью, которую "своими словами никак невозможно передать”?

Или тогда получится накладка с бессюжетной лирикой… Она-то тоже ведь вдохновлена подсознательным идеалом…

То есть, если иномирие – это нечто (в случае с ницшеанцем), не данное сознанию ницшеанца, то лирическая сюжетность – дана. Она – почти текст. Так?

Другое.

Что такое фельетонная сюжетность? Которой у Хадасевича нет…

Про что "в немногих словах” процитированное стихотворение? – Про что-то крайне нематериальное (не пенсне, не ключи). Но так же нужное. Неопределённо-духовное и экстремистское (четыре "пере”). Короче можно? Или получится то же иномирие?

Может, про смерть? Её естественным образом не хотят. Как бы потеряли такое желание. Сознанием потеряли. А подсознание – хочет. В сознание выставляя, мол, что я ищу: пенсне? – нет, ключи? – нет, а что? Христианину хотеть смерти – грех. А ницшеанцу – самый раз.

Или так: про страстное желание экстремы (туда, куда "камнем из пращи”).

Про неведомую экстрему…

Или это уже о "гораздо более сложном тематическом замысле”.

А не гораздо будет одним словом: про метания. Или двумя: про духовные метания.

Может, “про неведомую экстрему” и есть лирическая сюжетность, а “про метания” - фельетонная? Первая – глубокая и более определённая, вторая – мельче и мало ли про что бывают метания. Примером мелкого метания, вспоминаю, можно счесть, как я позорно метался в магазине, какую из марок телевизора выбрать. Аж вспотел.

 

Наверно, "поэтический смысл” это то же, что я называю художественным смыслом, который есть только в подсознании автора и восприемника и потому его и невозможно передать своими словами. А словами всё-таки осознавшего критика тогда будет лирическая сюжетность? И бессюжетная лирика тогда что: тоже имеет найденную словами критика лирическую сюжетность…

Ну, разве что так.

 

Ниже Вейдле высказался насчёт лирической сюжетности как об анекдотности превратившейся в поэзию или из поэзии возникшей.

Анекдот процитированного стихотворения в чём? В искании ключей или пенсне искание чего-то большего.

А поэзия в том, что на это что-то большее никто не намекнул одним словом – иномирие.

 

Вооружённый новым знанием, попробую-ка я отреагировать на такую фразу Вейдле из другой его работы:

"Россия прошлого [XIX] века сохранила и впрямь нечто уже исчезавшее “на древнем Западе, стране святых чудес”. Сколько было сказано лишнего на эту тему, неверного, да и невежественного, шапками-закидательного, квасного! А все–таки, может быть, крупица правды в этом и была…

Никаких тирад у Пушкина нет и никакой нарочитости… ни в срединных строчках стихотворения “Румяный критик мой…”, где все лучшее у столь нарочитого Некрасова предвосхищено” (Безымянная страна. https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%92/vejdle-vladimir-vasiljevich/zadacha-rossii/2).

Святыми чудесами Запада в 1830 году был уже 10 лет существовавший сен-симонизм. "Они желали иметь самоуправление, беспрепятственно торговать, поменьше платить казне и побольше получать с покупателя, они полагали, что каждый человек стоит столько, сколько может заработать” (https://coollib.com/b/360239/read). Это движение через 40 лет погибло на рациональной почве Запада. А Пушкина потянуло. И это можно увидеть в стихотворении “Румяный критик мой…”.

Румяный критик мой, насмешник толстопузый, Готовый век трунить над нашей томной музой, Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной, Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой. Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий, За ними чернозем, равнины скат отлогий, Над ними серых туч густая полоса. Где нивы светлые? где темные леса? Где речка? На дворе у низкого забора Два бедных деревца стоят в отраду взора, Два только деревца. И то из них одно Дождливой осенью совсем обнажено, И листья на другом, размокнув и желтея, Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея. И только. На дворе живой собаки нет. Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед. Без шапки он; несет подмышкой гроб ребенка И кличет издали ленивого попенка, Чтоб тот отца позвал да церковь отворил. Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил. Что ж ты нахмурился? — Нельзя ли блажь оставить! И песенкою нас веселой позабавить? — __________ Куда же ты? — В Москву, чтоб графских именин Мне здесь не прогулять. — Постой, а карантин! Ведь в нашей стороне индейская зараза. Сиди, как у ворот угрюмого Кавказа, Бывало, сиживал покорный твой слуга; Что, брат? уж не трунишь, тоска берет — ага! 1830

Означенный Вейдле анекдот состоит в том, что двойной Пушкин, лирическое “я” этого стихотворения (шалун, весельчак и хандрящий) выглянул в окно и увидел грустнейшую картину, помня, что опаздывает в Москву на именины. Поэзия анекдота в том, что нечего впадать в крайности. А подсознательный идеал охвативший Пушкина тогда был консенсус в сословном обществе России.

А Некрасов, не в пример, ударился-таки в крайность печали. Анекдот, например, его стихотворения “Еду ли ночью по улице темной…” состоит в том, что лирическое “я” едет в кибитке (имеет, чем оплатить), и плохая погода напомнила ему несчастную его былую сожительницу. Когда-то он ничем ей не помог, и теперь это воспоминание без пользы. – Так есть что-то иное, кроме "нарочитого”? Никакого столкновения противоречий и – никакой поэзии.

Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день — Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты — другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не покорилась — ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной...   Помнишь ли день, как, больной и голодный, Я унывал, выбивался из сил? В комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал — и пронзительно звонок Был его крик... Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок... Бедная! слез безрассудных не лей! С горя да с голоду завтра мы оба Так же глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба — Вместе свезут и положат рядком...   В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Я задремал. Ты ушла молчаливо, Принарядившись, как будто к венцу, И через час принесла торопливо Гробик ребенку и ужин отцу. Голод мучительный мы утолили, В комнате темной зажгли огонек, Сына одели и в гроб положили... Случай нас выручил? Бог ли помог? Ты не спешила печальным признаньем, Я ничего не спросил, Только мы оба глядели с рыданьем, Только угрюм и озлоблен я был...   Где ты теперь? С нищетой горемычной Злая тебя сокрушила борьба? Или пошла ты дорогой обычной И роковая свершится судьба? Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебя назовут, Только во мне шевельнутся проклятья — И бесполезно замрут!... 1847

Нравоучение есть: плохо – терпеть плохой мир. Но нравоучение не имеет отношения к художественности. Ибо:

"искусство находится в очень сложных отношениях с моралью, и есть все вероятия думать, что оно скорее и чаще вступает с ней в противоречие, чем идет с ней в ногу” (http://www.modernlib.ru/books/vigotskiy_vigodskiy_lev_semenovich/psihologiya_iskusstva/read_38/).

10 июня 2019 г.

07.06.2019
10:58

Запределье

06.06.2019
10:25

Господи-Боже! Что сомной?

05.06.2019
16:35

Подход с другой стороны.

30.05.2019
12:26

Смогу ли я?..

28.05.2019
21:06

Россия после 90-х - феникс

28.05.2019
10:47

Но какова выдержка!

27.05.2019
14:23

Виртуальные перемещения

26.05.2019
17:00

Горькая судьбина

23.05.2019
08:59

Неужели таки всё - наоборот?

20.05.2019
09:59

Поиск - не достижение

17.05.2019
17:58

Хоть треснись головой об стену...