16.05.2019
09:25

Плохи дела с художественной критикой и - пройдохи жируют

13.05.2019
17:17

Не все дома у этого Домье

12.05.2019
13:35

Твёрдый орешек

03.05.2019
10:52

Гвозди в характере

30.04.2019
13:02

Гомер и Украина

29.04.2019
12:30

Риск

27.04.2019
23:02

Общее впечатление

21.04.2019
13:08

Апология

17.04.2019
13:38

Сердце кровью обливается

15.04.2019
16:37

Забияка

13.04.2019
14:11

Филатчев и Фейгин

11.04.2019
12:15

Про пассионарных

03.04.2019
15:57

По поводу юбилея Юрия Бондарева

01.04.2019
10:03

Должен

30.03.2019
19:30

Но какая прелесть!..

25.03.2019
11:35

Глубже...

25.03.2019
09:52

Шутя ли...

24.03.2019
11:27

В молоко попал

Я живу в маленьком городе маленькой страны. В главной библиотеке его есть русскоязычный отдел. И он, наверно, самый большой в стране. А иногда, думается, и качественный. – Мне несколько месяцев подряд удавалось там получать книги из списка книг, свежепремированных в России авторов. Но. Это всё-таки впечатление. Ибо по сути отдел вдоволь обеспечивает развлекательной литературой.

Страна, в общем, мещанская, и такой профиль русскоязычного отдела соответствует воспитанию в человеке потребителя. Соответственна и одна моя находка на улице. (Здесь принято аккуратно выкладывать на тротуар – а они тут из-за суши, наверно, всегда чистые – ненужные вещи и еду.) Так вот раз я подобрал книгу Татьяны Толстой “Ночь”. И получил удовольствие. Не то, какое испытывают читатели развлекательной литературы. И даже не эстетическое удовольствие. (Его испытывают от исключительно хорошо сделанного.) Я испытал озарение от постижения художественного смысла рассказов в этой книжице. И, это надо обязательно подчеркнуть, художественностью я считаю акт общения подсознаний автора и восприемника по сокровенному поводу. Озарение – другой акт, акт не действия, а последействия искусства. (Я почти всегда при слове “искусство” понимаю неприкладное, которое одно только и способно организовать общение подсознаний. Прикладное – просто усиливает знаемые переживания, и я, экстремист, его потому считаю второсортным. А уж развлекательное и вовсе… третьесортным.) Так удовольствие от книги Татьяны Толстой – это очень приблизительная характеристика. Мало ли от чего можно получить удовольствие.

А находить художественные произведения (в том, моём, смысле) очень трудно. Так вы, читатель, должны понять, как я обрадовался, увидев на рекламной полке указанной библиотеки фамилию Татьяны Толстой. Но. Там оказалось написано: “Татьяна Толстая рекомендует". – Я всё равно книгу схватил. Она была такая же чёрная, как та “Ночь” (Толстая – ницшеанка, а этой идеологии чёрное соответствует.). Называлась книга соответственно: “#черная_полка”. А кто автор, еле можно было прочесть – так серая тонкая надпись терялась на чёрном – Мария Долонь.

Не глядя я взял книгу домой. А там понёс её на набережную – читать, греясь на зимнем солнышке. Получать удовольствие. И – облом. – Это оказался детектив.

Но писать статью я начал из-за предварения Татьяны Толстой. Она описала наслаждение, которое она получила (не то, что от РЖД) от поезда Лондон – Эдинбург: мало что тепло (а на улице зима), чисто и светло (а за вагоном слякоть и темень), так ещё на подушке лежит… детектив. И Татьяна Толстая поёт дифирамб детективу. А так же представляет коллективного автора этой вот вещи: “Нелли Абдуллина, Наталия Звёздкина, Татьяна Лебедева, Наталья Порошина, Елена Рыкова. А вместе – Мария Долонь”.

Детективы меня злят в принципе. За загадочность и недопонятность, которые для неприкладного искусства я считаю признаками следа подсознательного идеала автора. Они-то в детективе сделаны без всякого участия подсознания и для возбуждения интереса. Я аж в произведениях ожидаемых как прикладное искусство, натыкаясь на интересность чтения, начинаю бояться, что книга – то, что есть ерунда-по-моему.

И вот я уселся на скамейку над морем. Под зимним солнышком. А читать… нечего-по-моему. – И я разозлился на Татьяну Толстую политически.

Ведь она сработала на оболванивание людей. На воспитание их потребителями. Что, да, и требуется для капитализма. А Толстая как раз либералка. И нет никакого противоречия в её поступке.

А я – политически противоположный ей человек.

Так, поскольку моя ей противоположность, имеет тонкие идейные особенности… А они – общеинтересны, не в пример политике… То стоит их описать подробно.

 

Если диалектика права в формуле: “тезис + антитезис = синтез”, где синтез похож на тезис, - то можно сказать, что гомо сапиенс сапиенс, чем начал, тем и кончит.

Причём имеется в виду не конец истории по, говорят, Фукуяме. Капитализм-де – последняя общественная формация, и дальше развития не будет. (Не в том смысле не будет, что человечество себя убьёт, а просто наступит общественный застой. Может, вместе с техническим. И тогда понятен парадокс Ферми – молчание Вселенной. Просто неинтересен суперразвитым никто, кроме себя. Суперэгоизм. Что соответствует вечному капитализму.)

Фукуяма – если он автор мысли – не сообразил, что неограниченный материальный прогресс неминуемо приведёт к глобальной экологической катастрофе со смертью человечества, не способного отказаться от неограниченного Потребления, т.е. – от капитализма.

Множество так называемых бутылочных горлышек, через которые человечество прошло (и потому сохранилось), тихо шепчет о другой мысли: что человечество откажется от Потребления и капитализма. И опять выживет.

Неограниченность-то ему нужна. И она будет. Только не материальная, а духовная. Люди будут жить искусством. Тем, что, собственно, человека и породило (и в том – торжество диалектики).

Как так, спросите?

А так.

Люди произошли из трупоедов-мутантов.

У трупоедов был инстинкт “не убий”. По отношению к млекопитающим. Они просто ели объедки за крупными хищниками. Но вот мутантов можно было заставить убивать.

Мутация была в том, что рождались недоношенные. И черты недоношенности сохранялись до взрослого состояния. Это была бесшёрстность и другое. Главное же – внушаемость.

И вот в тугие времена шерстистые внушатели внушали бесшёрстным самцам взять и убить, а бесшёрстным самкам – отдать младенца на съедение стаду.

Стресс. И против интереса стада – нельзя, и отдать-убить ребёнка – нельзя.

Все животные от стресса умирают, в конце концов. А эти – выжили. Искусством.

Они бросались в нечто третье, не запрещённое. В условное. Например, один – просверливал отверстие в ракушке, другой – то же в другой ракушке. И т.д. А один брал и протягивал через все ракушки жилку. Получалось ожерелье. Его увидев, мог впасть в ступор сам шерстистый внушатель. И – младенец спасён. А у авторов появилось контрвнушение. Иначе – вторая сигнальная система. Они стали людьми. Особенно, когда это закрепилось удиранием бесшёрстных внушаемых (но с контрвнушением) от шерстистых внушателей (но без контрвнушения).

Экстраординароность и огромная многозначительность связана с первыми произведениями искусства. Людям стало необходимо вводить себя в условный стресс и условно же его преодолевать. Это то, что называется испытательной функцией неприкладного искусства. (Больше ни у чего на свете нет такой функции.) И оно охватывает всего человека, включая и подсознание (то даже в первую очередь, когда искусство неприкладное).

Оно из-за этой всешности способно в будущем заменить страстной условностью страстную реальную жизнь (какой-то труд всё же, где роботы не справляются, ну и продолжение рода).

Так надо, может, уже сейчас как-то нацеливать большинство на умение постигать это неприкладное искусство – жить в искусстве сотворцом, если не творцом. Но – это, грубо говоря, антипотребительская, антикапиталистическая деятельность.

Такая либералка, как Татьяна Толстая, - человек глубокий, - понятно, что должна занимать противоположную позицию. Выпячивать вперёд третьесортное искусство – развлекательное.

Что она и сделала книгой “#черная_полка”.

А я, взяв эту книгу в надежде, что найду художественность, попал в молоко, как говорится.

13 марта 2019 г.

13.03.2019
16:18

Меня грызёт сомнение

12.03.2019
13:18

Моне и монотема