15.11.2020
11:43

Патриотизм и патриотизм

14.11.2020
13:48

Какой стыд!..

13.11.2020
20:55

Единство власти и народа: массам - темноту

12.11.2020
13:22

Нарываюсь снова

09.11.2020
13:25

Зависимость

07.11.2020
14:58

А не пора ли опуститься до художника нашего Шилова

06.11.2020
16:22

Корина – даже фонетическая укоризна, что взяли её в Третьяковку

05.11.2020
21:04

Ну чем не Левитан?

04.11.2020
12:01

Ух, накажет меня Бог за гордыню...

03.11.2020
15:47

Очередная сомнительность приобретения Третьяковской галереи.

31.10.2020
12:15

Горькая судьбина патриотизма

29.10.2020
10:11

Предлагается поверить на слово, как со Скрипалями и Навальным

28.10.2020
12:10

Как я, живя в Израиле, русский патриот, был понят с точностью до наоборот

27.10.2020
20:47

Одна из формул стиля модерн

24.10.2020
12:49

Отчёт о чтении книги о Дягилеве. Десятое продолжение.

23.10.2020
12:28

"А ещё хочу приписать для вас, Катерина Матвевна..."

22.10.2020
12:53

Отчёт о чтении книги о Дягилеве. Восьмое продолжение.

Ну что? Надо быть честным. Дягилев берётся показывать оперу “Псковитянка” (1868 - 1872) Римского-Корсакова. Нет никакой надежды, что в ней может быть выражено столь любезное Дягилеву ницшеанство. – Писана чуть не сообща с Мусоргским (аж поселились вместе). Коллективизм. "Во время работы над “Псковитянкой” произошли два события, сыгравшие важную роль в жизни Римского-Корсакова: его женитьба на Н. Пургольд (брак с ней оказался на редкость счастливым) и приход на работу в Петербургскую консерваторию” (http://www.rimskykorsakov.ru/pskovityanka-bt.html). – Всё в личном плане распрекрасно. В чём разочаровываться, причём до последней степени, чтоб свалиться в ницшеанство? – Тем не менее – это трагедия. Самодержавие не может не сеять смерть. Даже и покорились свободолюбивые псковитяне Ивану Грозному, даже и дочерью ему оказалась Ольга, даже и любят друг друга Ольга и Михаил, но… Михаил против самодержавия, а Ольгу похищает нелюбимый и компрадор Матута и доносит Грозному на Михаила. Михаил рвётся Ольгу освободить, Грозный велит поймать Михаила живым, но стрелки попадают в Ольгу. – Казалось бы самодержец и не при чём.

Впрочем, это-то и говорит, что нет счастья на Этом свете…

Хм.

Неожиданно.

"Вместе единомышленники [“могучая кучка”: Балакирев, Мусоргский, Бородин Римский-Корсаков и Кюи] читали Белинского и Чернышевского” (https://www.culture.ru/materials/97263/10-faktov-iz-istorii-moguchei-kuchki).

Но это дорога к революции, а не к ницшеанству.

"В воздухе витал дух демократии, и русская интеллигенция задумалась о культурной революции, без насилия и кровопролития — исключительно силой искусства” (Там же).

Но отсюда тоже до ницшеанства, как от земли до неба.

Или Дягилеву важна дистанция между трагедией, влекущей к социальному действию, и мирным идеалом типа трагического героизма (Высоцкий тоже мирно, разбудив народ к гражданской активности от сна-вещизма, надеялся вылечить социализм от смертельной болезни централизма). Дягилеву важен факт странности, свидетельствующий о наличии подсознательного идеала автора.

В чём была странность “Псковитянки”? – Куски с фольклорной основой? – Но это ещё Глинка начал (“Камаринская”). "…стихийные, необлагороженные звучности, придуманные Мусоргским, Бородиным и Римским-Корсаковым” (https://arzamas.academy/materials/1375), - очаровывавшие европейцев, особенно французов, рвавшихся вон от немецкой гегемонии в музыке?

Может, для Дягилева хватало вот этой неожиданности для французов? И всё? А я ему натягиваю тончайшее чувство художественности?

Но не исключено, что “могучая кучка”, как и Тургенев, впали всё же в полное разочарование во всём на Этом свете. Революционеры – пугали, от либералов не было никакого толку. Нечего было ждать ничего хорошего ни от кого.

Мне даже и доказательства в “Псковитянке” слышатся. Какое предварение появления перед Ольгой её любимого Михаила? – Рассказ мамки Власьевны страшной сказки?

За поморскою Камеиь-горой поднебесною,

За янтарнымъ узорчатымъ теремомъ:

На небѣ темно, въ теремѣ звѣзды;

На небѣ звѣзды, въ теремѣ мѣсяцъ;

На небѣ солнцѣ, въ теремѣ ночь непроглядная.

Зачурованъ тотъ теремъ съ поконъ—вѣковъ

И дорога къ нему заповѣдана;

II залегъ ту дорогу Тугарниъ-Змѣй.

Пасть у Змѣя, что печь раскаленная,

Лапы словно дубы трехъ-охватные,

Крылья мѣдныя, когти булатные,

Хвостъ на семьдесятъ сажень волочится...

Русскій духъ слышитъ змѣй ровно за семь версть,

Убнваетъ людей ровно за версту

Свопмъ громкнмъ разбойннчьнмь посвистомъ;

Зашипитъ онъ — деревья шатаются,

Ко сырой мати—землѣ преклоняются,

А какъ свиснетъ...

(За сосѣднимъ заборомъ раздается ріъзкій свистъ; дѣвушки

вскрикиваютъ).

Ай!...

Что это мама?

(За сценой свистъ еще продолжительнѣе и силънѣе).

Ничего хорошего от этой любви Михаила и Ольги не получится. Так и оказывается в итоге. Нет счастливой любви на Этом свете.

В сознании Римского-Корсакова вполне мог быть идеал особого, социалистического пути России, отличного от Запада, в будущее, как у Герцена, а в подсознании…

Впрочем… Если руководствоваться непосредственным переживанием (я слушаю оперу с текстом либретто перед глазами - тут), то в месте, где отец Ольги признаётся её жениху Матуте, что мать Ольги сестра его жены, "А отца… не знаем…”, и слышна музыкальная гроза (а отец – Иван Грозный, как я уже узнал), то у меня вся спина морозом сковалась. – Это тоже предварение: вся беда – от самодержавия! – Это меньше, чем мерзость устройства всего Этого мира. И это революционный идеал в подсознании, а не идеал ницшеанского иномирия.

Вот и живи. В неведеньи.

То же, когда стал звонить колокол, созывать народ на вече: что делать с прибывающим во Псков Грозным? Новгород он разорил, за предательство, мол… (Шла Ливонская война за выход к морю, а Новгород был прифронтовым.) Псков тоже прифронтовой. Ольга под этот колокол вопит:

Звонятъ...

Ах, не к добру звонятъ,

То моё хоронятъ счастье?..

И опять мороз по коже. От Грозного – только беда.

Впрочем, повторение говорит за сознательность этого приёма: сопровождать музыкальной грозой намёк на Грозного.

Музыкально выраженная дрожь псковитян на площади перед ещё молчащим гонцом из Новгорода – впечатляет. Музыкальная психологическая живопись. Натурализм!

Эта натуралистская дрожь народа под колокольный звон напомнила мне натурализм полёта шмеля у того же Римского-Корсаков. Но тут показано, что натурализмом композитор смеялся над надеющимся на встречу с Салтаном Гвидоном. Счастья нет на свете! – Не то же ль и тут с натурализмом? Страх по идее должен умилостивить Грозного. И трагедии быть не должно. Но Зло неотвратимо. И противостоящий этому натурализм спасительной дрожи – лишь разбег для неотвратимости Зла. Это противоречие тоже впечатляет, хоть мороза уже не было – повторение всё же, а не неожиданность.

Но появляется возможность самодержавие понизить в ранге, раз Абсолют неотвратимости главнее.

А вот гонец из Новгорода говорит:

Рѣшить нельзя была-ль измѣна, аль за грѣхи прогрнѣвался Господь…

То есть и царь, и Господь уравнены. При сомнительной религиозности Римского-Корсакова чаша весов склоняется в пользу ницшеанства (оно-то – против и религии, раз против всего).

На призыв наместника (приёмного отца Ольги) встретить царя хлебом-солью часть людей вместе с Михаилом Тучей ушли из города, чтоб не видеть пресмыкательства псковитян. Оставшиеся загодя чувствуют свою вину без вины. Логика тут смутная. Это явная странность. И я вправе считать её проявлением иррациональности, характерной ницшеанству. Люди мерзки в своей обречённости и мизерности. Честь – сверхчеловекам.

Так же иррационально реагирует Власьевна, услыхав, что Ольга почему-то очень хочет увидеть царя, тоскуя, что она не родная дочь князю новгородскому Юрию:

Не много-ж свѣтлых, ясных дней тебѣ, дитя, судьба судила, на лихъ бѣду, на горе злое шепнуло сердце про отца.

(По городу начинается колокольный звонъ)

Ну с какой стати горе? – С той. Что царь это зло в любом случае. Но что-то мне шепчет, что царь – орудие плохого устройства вообще Этого мира. Иначе зачем иррациональность применена? У революционеров все рационально: социально.

На мотив Марсельезы

Богачи, кулаки жадной сворой Расхищают тяжелый твой труд. Твоим потом жиреют обжоры; Твой последний кусок они рвут. Голодай, чтоб они пировали! Голодай, чтоб в игре биржевой Они совесть и честь продавали, Чтоб ругались они над тобой! Вставай, подымайся, рабочий народ! Вставай на врагов, брат голодный! Раздайся крик мести народной! Вперёд! 1875

Лишь на 2 года позже “Псковитянки” сочинено и опубликовано.

Но что там дальше? – Сомнительной радости гимн подходящему царю. С тупыми ударами в большой барабан.

Это насмешка. Тут, может, и революционная. Всё-таки объект авторской неприязни появился, а не иррациональное нечто. – Надо ввести грубость в звучание.

Далее я смущён. Перед второй картиной играет оркестр, изображается широкое раздолье русское. Оно явно не отвергается композитором. А это – нож подсознательному идеалу принципиально недостижимого метафизического иномирия, оппозиции религиозному тому свету. Впрочем, это раздолье есть оппозиция и религиозному тому свету… Я могу, конечно, выкрутиться: это дальний-предальний образ иномирия как Абсолюта. Абсолют этот – вечность Руси, русского менталитета, порождённого географией и историей этой земли. Вечность – тоже абсолют. Оттого так силён национализм. И тот ли это менталитет, что включает в себя у русских и государственность абсолютизма? – Похоже, тот. Ибо вторая картина начинается комнатой в доме князя Токмакова, наместника царя, комната торжественного приёма, устроенного для Ивана Грозного.

Национализм и самобытность русской истории и пути в будущее вполне могут быть осознаваемым идеалом композитора. Справедливый царь не противоречит социализму?

Но вот при царской констатации: "во Псковъ мы в гости прiезжаемъ”, - музыкальная гроза гремит. – Ну не может быть без беды, как только самодержавие… – Какой, к чёрту, социализм с самодержавием… – Так думает Римский-Корсаков. На благе – гроза. Композитор бескомпромиссен. Но это от сознания: у меня мороз по спине не ходил.

Неожиданность для царя, что Ольга похожа на ту, кого он когда-то изнасиловал, для меня, уже фабулу знающего, не неожиданность. Новость только то, что Грозный ведёт себя, как человек, способный раскаяться в грехах. Римский-Корсаков историю знает, и тенденциозно антимонархически извращать её не хочет. Не говорит ли это за подсознательное ницшеанство, с иномирием? Сверхчеловека в Этом мире ему славить не хочется.

По-моему, это однообразно: то и дело беспричинно грозной музыкой комментировать. Вот теперь – такие слова:

Я всё хотѣлъ тебя спросить, князь Юрий, на комъ ты былъ женатъ?

Или я не прав? И это как раз та странность – нелогичность – какая ницшеанство как раз и обнаруживает. Абсурд же – образ иномирия. Это в Этом мире есть логика.

А вот и торжество добра. Музыка взмывает вверх в апофеозе. Царь, узнав, кто мать Ольги, покончившая с собой от стыда, клянётся больше не убивать.

Помяни, о Господи, рабу твою во царствiи твоём! (послѣ нѣкоторого молчанiя)

Да престанут всѣ убiйства!.. Много крови…

Притупим мечи о камни.

Псковъ хранитъ Господь!

Значит, до сих пор, не смотря на весь радушный приём, подозрение в предательстве у Грозного всё ещё по отношению ко Пскову оставались.

Я понял! Вот откуда объективность у Римского-Корсакова – от девиза осознающего себя ницшеанства: “над Добром и Злом”.

Большинство-то за то, что не отдано первенство Добру, считает ницшеанство злом, но Римский-Корсаков не большинство.

Всё не как в аптеке в композиторе. Творя он плавает от осознаваемого идеала к содержательно прямо противоположному подсознательному, от него – к близкому содержательно к этому противоположному, но осознаваемому. Но в общественном сознании оппозиционеров царизму при постановке оперы в Париже в 1909 году под патронатом Дягилева (пусть и берущего деньги у царя на осуществление этой постановки, что известно) – самодержавие – это отсталость России (что соответствует и мнению Запада, Франции, к которой, вот, подлизываются, привезя оперу в Париж). И Рерих рисует декорацию, резко противопоставляющую царя – России.



Рерих. Шатёр Грозного. 1909.

То есть с этой декорацией можно не сомневаться, что она сделана человеком, от художественности отошедшим.

В либретто это выглядит так:

СЦЕНА ПЯТАЯ

Царская ставка. Задняя пола откинута; видна, лѣсистая мѣстность и крутой берегъ рѣки Медѣдни. Ночь. Свѣтитъ мѣсяцъ. Ставка устлана коврами. Спереди, налѣво, медвѣжья шкура поверхъ ковра; па ней крытый золотою парчею столъ съ двумя шестирогнмн подсвѣчниками; на столѣ мѣховая шапка, кованный въ серебро ножъ, стопа, чаркі, чернильница, и нѣсколько свитковъ; на немъ броня и оружіе. Царь Иванъ Васильевичъ одинъ.

Рерих пейзаж вдали сделал лирическим, соответственно последовавшему лирическому монологу царя, вспоминающего мать Ольги и себя молодого. А подавляющий царский избыток утвари Рерих превратил в декоративный избыток ткани шатра, чтоб видно было зрителю.

Но в самой опере пейзаж дан музыкой. Отчуждающего же противопоставления царя пейзажу нету. Наоборот, царь поёт лирически.

А подпись под репродукцией перевирает оперу под стать декорации и общепринятости её толкования, как антимонархического:

"В горячем колорите “тлеющих угольев” сцены “Шатер Грозного” сосредоточен пламень страстей “Псковитянки”. В спокойствии пейзажа, видного из шатра, с голубеющим на горизонте монастырем передано ощущение родины, красоты Руси. Тема личной трагедии героев и борьбы против тирании передана художником в согласии со всей сложностью музыкальной партитуры” (http://gallery.facets.ru/show.php?id=1985&setSize=3).

И куда смотрел Дягилев? – И на старуху бывает проруха. Прошлёпал.

27 сентября 2020 г.

21.10.2020
15:33

Бедный автор

18.10.2020
20:35

Отчёт о чтении книги о Дягилеве. Седьмое продолжение.

17.10.2020
20:23

Отчёт о чтении книги о Дягилеве. Шестое продолжение.