27.11.2017
13:47

Разорванное сознание.

23.11.2017
13:50

Глубина оптимизма Свиридова.

19.11.2017
12:23

Царя жалко.

10.11.2017
16:42

Несколько догм.

09.11.2017
14:16

Эстетический аморализм.

08.11.2017
10:27

Утрилло.

07.11.2017
09:28

Раз на раз не приходится?

03.11.2017
15:03

Ущербность. Чья?

02.11.2017
15:15

По поводу фильма "Союз-7".

31.10.2017
10:41

Почему я не верю Туманову.

30.10.2017
11:37

Мда.

28.10.2017
09:54

Неужели я догматик?

26.10.2017
09:55

На засыпку.

24.10.2017
18:43

Как ладонью разбить кирпич.

22.10.2017
12:30

Читая теперь Василия Белова.

22.10.2017
12:23

Не про Матильду.

21.10.2017
13:39

Две манеры не читать чужих.

19.10.2017
12:32

Щелчок мне по носу.

16.10.2017
15:35

Агашина.

15.10.2017
19:10

Почему меня не волновал "Василий Тёркин".

Я стесняюсь, что меня не волновал “Василий Тёркин”. Сам для себя я это теперь попробовал было объяснить отсутствием там недопонятного, таинственного. И что-то что-то сдвинулось, только когда я прочёл такое:

"Если в 20-е годы, в обстановке почти всеобщего неуемного художественного экспериментаторства до некоторой степени естественно было надеяться, что ямбы и хореи навсегда сменились тоническим "стихом Маяковского", или что заударная рифма классической поэзии отмирает, доживая свой век в стихах отдельных, "отстающих" от своего времени стихотворцев, то уже в 30-е читателям и критикам пришлось не без удивления убедиться, что и силлабо-тоника, и традиционная рифмовка вновь распространяются в поэзии, что именно на них сориентированы наиболее яркие молодые поэты (А. Твардовский, М. Исаковский и др.)” (Минералов).

Надо ли отвлекаться, чтоб ввести незнающего читателя в то, что такое тонический, силлабо-тонический, заударная рифма? Заударная, обычная – это "похо`дной – приро`дной”, а нетрадиционная, предударная это вселе`нная – весе`нняя. "В тонической системе ритм основан на количестве ударений "от рифмы до рифмы", то есть в пределах одной строки:

Вот вы`, мужчи`на, у ва`с в уса`х капу`ста
1 2 3 4 5
где`-то недоку`шанных, недое`денных ще`й;
1 2 3 4
во`т вы, же`нщина, на ва`с бели`ла гу`сто,
1 2 3 4 5
вы смо`трите у`стрицей из ра`ковин ве`щей.”
1 2 3 4

(Минералов). А силлабо-тоника:

На войне, в пыли походной, В летний зной и в холода, Лучше нет простой, природной Из колодца, из пруда…

Так вот у Маяковского была инерция пафоса строительства нового общества. А у Твардовского – реакция сопротивления этому строительству.

Тут стоит хоть немного процитировать из Тимашова, из его “Великого Отступления”:

"Мы можем с легкостью предположить… что между 1930-м и 1940-м в России произошла настоящая революция, сопровождаемая полным изменением в руководстве страны…

В 1930 году на улицах Москвы и провинциальных городов можно было увидеть только плохо одетых мужчин и женщин, причем подчеркнутое отсутствие заботы о своей внешности считалось добродетелью. Казалось, что все эти люди были озабочены только двумя вещами: вовремя прийти на работу и приобрести по карточкам еду в кооперативных магазинах, выстояв предварительно в многочасовой очереди. Казалось, они никогда не думали о каких-либо развлечениях или даже просто о совместной вечеринке.

Десятью годами спустя на тех же самых улицах можно было снова встретить бедно одетых людей, но уже попадались женщины, пытающиеся копировать парижскую моду, и гладко выбритые мужчины в накрахмаленных воротничках. Было очевидно, что те, кто не выделялся в толпе своей внешностью, завидовали тем, кто мог себе это позволить. Большинство детей носило школьную форму, люди объясняли, что форма – обязательна для всех учащихся младшей и средней школы. Среди мужчин многие были в красивой военной форме, некоторые из них в форме капитана или полковника, демонстрировавшие на груди разные ордена. Когда их спрашивали, что это за ордена, они с гордостью называли имена Александра Невского, Суворова и Кутузова. Такие ответы для нашего гостя звучали абсолютно неожиданно, так как в 1930 году ему говорили, что все ордена и звания навсегда отменены победоносной пролетарской революцией, а имена генералов и князей канули в вечность.

Последовав за некоторыми прохожими, наш гость мог бы увидеть, что они заходят в магазины. Уже никто не показывал продовольственные карточки, некоторые тратили свои рубли с такой же легкостью, как преуспевающие граждане в буржуазной стране, другие считали каждую копейку, ровно так же, как это делали живущие в нужде граждане стран “капитала”. Эти наблюдения находились в резком контрасте с тем, что наш наблюдатель видел во время своего прошлого визита, когда карточки значили больше, чем деньги, и количество денег в кошельках разных покупателей было приблизительно одинаковым” (http://magazines.russ.ru/nj/2007/248/ti21.html).

Так теперь я понимаю, наконец, что Твардовский был настоящим художником. Он выбрал для воспевания этого Великого Отступления от гражданственности к мещанству самое… разрушительное время – войну. И воспел в ней обыденность. Ценность воды, например, в первой строфе:

На войне, в пыли походной, В летний зной и в холода, Лучше нет простой, природной Из колодца, из пруда, Из трубы водопроводной, Из копытного следа, Из реки, какой угодно, Из ручья, из-подо льда, - Лучше нет воды холодной, Лишь вода была б - вода.

Во второй строфе – ценность еды. В четвёртой и пятой – прибаутки. В шестой – правды. Далее воспевается носитель этих ценностей, Вася Тёркин.

Парадокс! Уж, казалось бы, какой он мещанин – человек на войне, да ещё и героический человек? А тем не менее. Второе применение слова “герой” (первое применено в литературном смысле) – в связи с умением заснуть в любых условиях:

И приник к земле сырой, Одолен истомой, И лежит он, мой герой, Спит себе, как дома.

И тут аура литературного значения слова бледнеет, выступает его военное значение.

Во всей поэме 16 применений этого слова. Третье – то же:

Спит герой, храпит - и точка.

Четвёртое применение – для выражения народной снисходительности к недооценке начальством. Свойство традиционализма, к которому стала возвращаться страна от ложного (силового, марксового) порыва в новый мир.

Пятое применение:

Переправа сорвалась. И покамест неизвестно, Кто там робкий, кто герой… Но вцепился в берег правый, Там остался первый взвод.

И – бытовое приятие смерти товарищей. Тоже традиционализм.

Шестое применение:

Тормозит: - Садись, пехота, Щеки снегом бы натер. Далеко ль? - На фронт обратно. Руку вылечил. - Понятно. Не герой? - Покамест нет.

Опять снижено. А тут уже четверть поэмы позади.

Хвала быту. Пусть и военному. Главное – что Быту. Хвала Пользе. Просто любованием ими.

Можно сказать, что это – произведение прикладного искусства? Призвано, мол, усиливать переживание обыденности, так нужное в необыденной военной обстановке… Как искусство плакальщиц нужно для изживания горя человеку, впавшему в ступор от смерти близкого.

Седьмое применение слова “герой” в картине драки один на один при возвращении Тёркина из разведки. Он был слабее немца. Спас случай. Немец ударил каской, чтоб не просто кулаком. А Тёркин ударил гранатой. Потяжелей. Убил. – Подробно вся драка описана. С улётами мыслей вдаль (что, видно, стойкости прибавило). – Победил дух? – Да. Но и он черпал силу из исторического прошлого (народ-победитель всё-таки).

Как на древнем поле боя, Грудь на грудь, что щит на щит…

И тут традиция государства последних пяти веков – побеждать Московии выпадало чаще, чем наоборот.

Поэма, конечно, больше чем произведение прикладного искусства.

Два следующих применения слова “герой” – опять в смысле “персонаж”.

На десятый раз – герой сбил самолёт из винтовки, “не спрятался в окопчик”. Так и тут снижение до обыденности:

Вот он сам стоит с винтовкой, Вот поздравили его. И как будто всем неловко - Неизвестно отчего.

Есть глава “О герое”. Два применения здесь. Об обычности всё же награждения. И в главе “Генерал” одно – о том же, об обычности.

Четырнадцатый и пятнадцатый разы – опять литературный смыл. А шестнадцатый, последний – о множестве героев. Что тоже… обычность. Народ-герой без всякой новой жизни.

Твардовский как оппозиционер власти, в сущности на словах вравшей про свою политику обновления жизни, а фактически дело коммунизма предававшей и выступавшей за мещанский идеал (как факт: СССР был этой властью развален и приведён к реставрации капитализма), превращался в неоппозиционера и в простого обслуживающего власть. Что ощущалось как скучность.

Странно только, как я, юноша (“Тёркина” проходили в школе), ещё не чувствовавший мещанства власти, скучал от промещанства “Василия Тёркина”.

А, наверно, ответ простой. Я-то был то, чему в литературе аналогом является гражданский романтизм (с реставрацией капитализма эту дефиницию стараются забыть). Я о стройках коммунизма мечтал, а читал крутые шпионские романы Шпанова. Поэма была этому противоположна. То есть – чужая. А вкуса у меня не было, выучки – тоже. Вот я и был к ней, чужой, равнодушен.

16 сентября 2017 г.