05.06.2017
09:16

Пирогова. "Давайте играть. Почему бы и нет?"

31.05.2017
14:35

О лермонтовском плохом одном стихотворении.

26.05.2017
15:06

Павленский не художник.

16.05.2017
13:55

Хецуриани.

07.05.2017
20:30

Пляски вокруг подсознательного.

07.05.2017
12:50

Ультраавантюра.

01.05.2017
15:38

Открытие.

25.04.2017
13:02

Жалоба максималиста.

20.04.2017
13:53

Берязев.

19.04.2017
14:58

Первые серии «Анны Карениной».

16.04.2017
17:43

Каков Щедрин-то...

15.04.2017
19:38

Продукт скуки.

05.04.2017
18:18

С историзмом наперевес.

04.04.2017
13:31

Тяжело.

03.04.2017
20:49

Надо, пожалуй, и мне отозваться.

31.03.2017
11:38

Издевательство Леонида Гиршовича?

25.03.2017
19:58

Неужели...

Неужели мне надо дочитывать эту книгу (Петра Алешковского, “Крепость”, 2015)?

 

Мой хороший товарищ говорил мне когда-то давным-давно: “Вот состаришься, надо будет бросить писать, а не будет хотеться. И ты опустишься. Станешь писать всё хуже и хуже. И не будешь этого замечать…”.

Неужели я докатился?

 

Меня поддерживает воспоминание о книгах нобелевских лауреатов “Доктор Живаго” и “Сто лет одиночества”. Их было так скучно читать, что я придумал средство дочитать: описывать, как мне противно читать. И в конце я бывал вознаграждён: мне нечто открывалось. – Мораль: надо не доверять себе, раз, и надо дочитывать до конца, два.

Ну? И неужели мне и теперь надо себя мучить? – Те двое хоть были нобелевские лауреаты… Это что-то всё же обещало. А Пётр Алешковский?..

 

Или исполнить функцию абы какого писания, предречённую покойным уже товарищем: надо ж чем-то жить, пока живётся…

 

Герой Алешковского, археолог Мальцов, живёт во имя – читатель об этом догадывается (я догадался, начав писать – на начале совсем скучной главы “Деревня”), а герой пока не догадывается – во имя предсуществующей какой-то миссии героя.

Я не исключаю, что эта миссия окажется в чём-то перекликающейся с миссией самого русского народа в истории человечества.

Археолог думает про себя, что он должен не изменять науке, археологии. Не попадать в общее сейчас течение – зарабатывание побольше.

Я, возможно, как раз подходящий читатель для Алешковского (я считаю, что история идёт по синусоиде, которая колеблется, в частности теперь, от американского глобализма с его эрой Потребления до нового, безрелигиозного традиционализма; и сейчас, мол, начинается поворот к традиционализму; ИГИЛ – его издержки, Трампа Алешковский предчуял, ну а Путин – яркое свидетельство).

Ну а традиционализм тянет исторические, так сказать, сны археолога о татарах многие сотни лет назад, тянет описание охоты на кабана, тянет – вот теперь – на описание чуть не технологии соления огурцов…

Впрочем, это уже похоже на известную и надоевшую жвачку. Или "подготовка новых идей в границах “усредненного” сознания” (http://fictionbook.ru/static/trials/06/59/92/06599282.a4.pdf).

Потерпим?

 

Я не потерпел. Я пропустил всё, что касалось умирания деревенской жизни в нечернозёмной полосе России. А книга оказалась трагедией. Причём – это, наверно, заслуга Алешковского – я это понял только за несколько абзацев до Эпилога.

Странно.

Странно не то, что я так долго не понимал, странно, что автор это сделал.

Может, это что-то значит?

Может, он этим хотел сказать, что Россия умрёт. Уже умирает. И смерть наступает незаметно…

 

Собственно и татарская линия такая же. Ну разве можно считать, что Татарстан – достойный преемник Золотой Орды? Нет, конечно. Вот потому и показана смерть Мамая, а потом и дошедшая до ничтожества жизнь и смерть воеводы Туган Шона.

 

Причём, интересно, в Эпилоге есть упоминание о Крыме 2014-го… Книга датируется: 2009 – 2014. То есть начинала она писаться до Крымской Весны, поначалу казавшейся русским возрождением. (Я написал “поначалу казавшейся”, потому что прочёл недавно интервью с Чалым, самым-пресамым родоначальником Крымской Весны. Так вот, как холодный душ – то интервью размечтавшимся.) То есть, несмотря ни на что Алешковский не сменил первоначальную трагическую установку, с которой начал писать свой роман. – Частный интерес побеждает интерес общий и – победит.

Он поверил в горохизацию всего мира. Настойчиво проводящуюся одной из горошин – Вильдербергским клубом, например.

 

А меня огорошивает сам факт романного воплощения этой, вообще-то, знакомой мне идеи. Она в самом деле ж проводится незаметно для большинства человечества. Как трагедия в романе “Крепость”. – Странно. Почему меня это так врасплох застало?.. – Может, сам факт неожиданности свидетельствует о художественности, художественности даже и такой, какою я, экстремист, её понимаю: как являющую текстовые следы подсознательного идеала автора.

Каков же идеал Алешковского? – Наверно, идеал реализма. То есть слышать, как трава растёт. Видеть то в социуме, что ещё никто не замечает. А какое оно нравственно – не важно. Важно, что верно. Некое бессердечие такое. (Недаром говорят, что реализм – это незаинтересованное исследование и – почти грань с наукой.)

Сердце сжимается о ТАКОГО будущего России, но… такова истина.

Но я отвлёкся… Подсознательность-то в чём? – Неужели в этом упоении бытописанием? (Может, слово негодное – бытописание: Алешковский же любовно и ход битв описывает – какое это бытописание? Или ничего?.. Вот такой, не каждый день случающийся, но быт…) – Правильно, как и описывать умирание страны художнику, если не наоборот!

Жуть.

Я – в восторге.

25 марта 2017 г.

22.03.2017
23:57

Как проверить идеал Литвиновой.

20.03.2017
12:37

Я против Ирины Антоновой.

18.03.2017
15:41

Антиакционизм.