"...В 2003-м году по христианскому
календарю, объявленному Годом Библии, было подсчитано, что Книга Книг к тому
времени переведена была уже более чем на две тысячи языков...
Моисею (Моше), которому некогда на Синае были вручены каменные скрижали с Десятью
заповедями,
-аконом, доныне служащим основанием всечеловеческой морали, приписывается
авторство первых пяти книг, которыми открывается Библия, -- Пятикнижия
/др.евр. Тора
-- Учение/.
Пафос Учения --
ИСХОД
из рабства, освобождение от привычного состояния древнего человека,
воспринимавшегося им как норма.
"Отпусти (освободи) народ
мой!", -
спустя тысячелетия слова эти, обращенные к Угнетателю, воодушевляли
вершителей
великих демократических революций Нового времени: Нидерландской
(XVI в.), Английской (XVII в.), Американской (Война за независимость Соединенных Штатов,
XVIII в.)
Доныне в англосаксонском мире
обычны
библейские имена, славнейшим из которых явилось имя Авраама Линкольна, борца
против рабства (XIX в.)
В XX в. тот же призыв, многократно повторенный в Пятикнижии, был подхвачен
Мартином Лютером Кингом, борцом за гражданские права; он звучит в народных спиричуэлс...
Пятикнижие - вероятно, самая
значимая
книга в истории человечества, на которую ссылается сам Христос в Нагорной
проповеди: "Не думайте, что Я пришел нарушить -акон или пророков; не
нарушить
пришел Я, но исполнить" (Матф. 5/17).
Это зерно, из которого проросли три мировые религии (также - ислам) и - как
следствие и антитеза - рациональная критическая мысль.
Вот почему мы видим в содержании Пятикнижия подлинное свидетельство
зарождения
цивилизации.
"Пятикнижие полно блуда, -
говорят
мне. - Дочери сожительствуют с отцом, тесть - с невесткой, сам праотец наш
Авраам отказывается от собственной жены, дабы самому
устроиться поудобнее... Книга эта полна жестокостей и вероломства.
Что
после всего этого ее нравоучения?"
Но чего стоили бы нравоучения безо всего этого, на пустом месте? И
что
крепче свидетельствует о подлинности, облеченной мифом, чем такой жесткий
реализм?..
Томас Манн из нескольких страниц Пятикнижия, поведавших нам историю Иосифа, извлек фундаментальнейший
немецкий роман - двухтомный, переполненный психологическими реалиями. И
зерно
всей этой истории увиделось в деталях, более всего восхитивших писателя.
Иосиф
продан своими же братьями в Египет, Иосиф возвысился там - из раба в хитромудрого вельможу, приближенного к трону, в министра
экономики - как сказали бы мы теперь.
И пришли братья его из Ханаана, пораженного недородом, за хлебом - и
не
узнали Иосифа; он же, узнав их, не захотел открыться. И сетовали между собой
братья, вероломно продавшие когда-то младшего своего: "И вот его кровь
взыскивается" - они здесь жалкие просители. "А того не знали они, что
понимает Иосиф, ибо толмач был между ними. И он отвернулся от них, и
заплакал..."
Вот, наконец, "не мог долее Иосиф владеть собой при всех, стоявших
возле него, и вскричал: "Удалите всех от меня!" И не стоял никто рядом с
ним, когда открылся он братьям своим. И возопил он, плача, и услышали
египтяне,
и услышал дом фараонов. И сказал Иосиф своим братьям: "Я - Иосиф! Жив ли
еще
отец мой?" И не могли братья его отвечать ему,
ибо
смутились они пред ним"... (Б. 42\22-24; 45\1-4)
Ну что перед такой сценой - первой в мировой литературе - оба толстенных
тома
добросовестного немецкого романиста!.. Живое непосредственное движение души
героя придает вдруг достоверность казалось бы
сказочной ситуации. Можно цитировать еще и еще - достоверность так и брызжет
со
страниц Торы. Повествователю вроде бы невдомек, что
созидается Священная Книга, - так до краев переполнена она подлинностью,
часто
неприглядной: плутовством, блудом, коварством, жестокостями, доныне,
впрочем,
переполняющими историю человечества.
Моралистов такая священная книга, естетственно,
коробит. "Ветхий завет я не читаю, - пишет Лев Толстой в своих примечаниях
к
"Краткому изложению Евангелия". - Чуждая нам вера евреев занимательна
для
нас, как вера браминов". Известны его высказывания об
этой
книге как "жестокой и безнравственной", этически неприемлемой,
переполненной уголовными уликами...
Удивительно почти текстуальное совпадение слов писателя с мыслями Чарлза Дарвина в его "Воспоминаниях", написанных
примерно в то же время, но акцентированных не на этической, а на научной
стороне дела: "Ветхий завет - с его до очевидности ложной историей мира, с
его Вавилонской башней, радугой в виде знамения и с его приписыванием
Богу чувств мстительного тирана - заслуживает доверия не в большей мере, чем
священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря".
-нать бы ученому, что научные реконструкции Вавилонской башни, гигантского
зиккурата Энтеменанки,
появятся
вскоре в фундаментальнейших трудах по
месопотамским
древностям...
Лишь величайшим книгам человечества суждено такое пренебрежительное
развенчание перед очередным переворотом в их бессмертной судьбе...
"Обращаюсь
к вашей литературе, которая учит вас разуму и благородству. Какое
издевательство! Боги сражаются между собой, как гладиаторские пары, за троян и ахейцев: Венера ранена человеком, когда хотела
вынести своего Энея, чуть не убитого тем же Диомедом...
Какой
поэт после этого не позорил богов, следуя своему наставнику (Гомеру)?"
Так писал в своей "Апологии" Квинт Септимий
Тертуллиан, христианский теолог, лишь на склоне лет, впрочем,
"открестившийся" от язычества и, заодно, от Гомера, "клеветавшего на
богов". Христианину Тертуллиану ближе иное понимание истины: "Сын Божий распят; мы не стыдимся, хоть это постыдно. И умер
Сын
Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения
воскрес; это несомненно, ибо невозможно".
Век за веком гомеровы россказни выглядели все
более
неправдоподобно. Творцы итальянского Возрождения упивались благозвучностью
классических гекзаметров, не доверяя, вместе с тем, ни единому их слову.
Эстетические восторги росли век от века, величайшие европейцы восхищались
фантазией и образной изобретательностью Гомера. Однако,
можно ли было поверить в реальность Троянской войны, спровоцированной, по
свидетельству поэта, любовными шашнями и ссорой богов?..
Но доверился же Генрих Шлиман Гомеру (само
существование которого посейчас не бесспорно), его "Илиаде", - открыл
ведь,
раскопал в безвестном дотоле холме Гиссарлык при
выходе Дарданелл в Эгейское море крепкостенную
Трою...
Так не довериться ли и мне, современному, рационально мыслящему
историку
Книге Книг - Пятикнижию?..
..."
Читайте новое эссе Маркса Тартаковского.
